Антарктида - Хосе-Мария Виллагра (2014)

– А кто научил меня говорить? – поднял густые брови Ньен. – Мы умеем все это с самого рождения, как дышать и видеть, как плавать и ходить, умеем с того момента, как созреваем под родным кустом, открываем глаза и появляемся на свет где-то в лесах предгорья, чтобы начать свой путь к морю. И никто нас не учил этому. Просто мы это умеем. Трудность в другом. Мы не умеем думать. Даже когда мы думаем, что думаем, на самом деле думаем не мы. Это мысли думают сами себя. В нас они просто прорастают, как сорная трава среди чувств. Наши здесь только чувства.

– Так вот почему меня тошнит от одной только мысли! – хохмил Ванглен.

– Думать противоестественно. Зачем думать? Думать – значит не понимать. А нам все и так понятно. Мы все понимаем от самого рождения. Мы от рождения знаем все. А когда все знаешь, очень трудно думать. Мучительно думать, когда понимаешь все. Сама мысль об этом невыносима.

– Ты думаешь? – рассмеялся Ванглен собственной шутке.

– Нет, я просто излагаю мысли, – сказал Ньен. – На самом деле мы не можем думать, потому что разум давно покинул нас. Беловолосый человек рассказывал мне, что когда-то люди были разумными. Они должны были думать, потому что не все понимали. Разум человека был ограничен. Но затем разум отделился от человека и получил неограниченные возможности. Став всемогущим, разум все понял. Он познал этот мир, и мир перестал быть ему интересен. Ведь невозможно понять одно и то же дважды. Тогда разум открыл для себя иные миры – или сотворил их, что одно и то же, – и ушел, чтобы творить и наслаждаться творчеством.

– Если разум оставил нас, то зачем он нас оставил? – все еще веселился Ванглен. – Зачем тогда мы?

– Невозможно жить, если все понимаешь. Разум все понял, и этот мир перестал для него существовать. Он превратился в чистое знание, в идеальную теорию, в полный набор данных. Обретя абсолютное знание и научившись думать и не ошибаться, разум утратил способность чувствовать: то есть видеть не то, что есть, а то, что кажется. Вместо этих чудных звезд и волшебного моря разум видит даже не сгустки праха, а сгустки пустоты – набор формул. Они изящны, но давно решены. А мы видим то, что кажется, – звезды и море. Этот мир создан, чтобы казаться. Потому-то он столь прекрасен. И этот мир существует лишь потому, что в нем есть мы – те, кто видит не то, что есть, а то, что кажется. Этот мир существует только потому, что мы не можем думать. Нельзя понять дважды, но чувствовать можно бесконечно.

– У меня такое чувство, что этот кувшин бесконечен, – заявил Ванглен, потягивая нектар.

– В общем, так оно и есть, – оживленно подхватил Ньен, его пьяные глаза странно бегали. – Его существование – замкнутый круг. Ты смотришь на него, потому что он существует. И даже если ты не смотришь на него, то он существует потому, что на него смотрит кто-то еще. И даже если никто на него не смотрит, то ты все равно знаешь, что он существует, потому что на него можно посмотреть. А теперь представь, что в мире не существует вообще никого, кто мог бы посмотреть на этот кувшин. Тогда этот кувшин перестает существовать. Он не существует, даже если существует. Этот рисунок на его боках становится рисунком лишь в твоем воображении. На самом деле это просто пятна, но для тебя это рисунок. Без тебя он – ничто, существуя – не существует. Увидеть в нем рисунок можешь только ты. И при этом ты создаешь его в своем воображении. Без тебя он, существуя, не существует. То же самое можно сказать и обо всем этом мире в целом. Для того чтобы все это существовало, нужен ты.

Лицо Ньена приобрело потешно-торжественное выражение. Венок сполз на затылок.

– Так все-таки этот кувшин есть или только кажется мне? – Ванглену было интересно, какой из неверных ответов выберет Ньен.