Корабли на суше не живут - Артуро Перес-Реверте (2015)

Это такой способ сосредоточения сил, поняла я. Это акции, которые перехлестывали за грань обычных граффити и автоматически выстреливали на улицу ораву юнцов — и тех, кто уже не вполне мог считаться таковыми, — с аэрозолями и маркерами в рюкзаках, и нацеливали это воинство на то, чтобы любой ценой разбомбить, как выражаются в этой среде, любую цель, как бы трудно ни было до нее добраться. Именно запредельная степень трудности или риска и превращала каждую идею — брошенную в массы через Интернет, эсэмэсками, условными надписями на стенах домов или передаваемую из уст в уста — в событие, мобилизующее международное сообщество уличных художников и поднимавшее по тревоге городские власти. Не гнушались подключиться и СМИ, отчего явление набирало еще больше силы и рос интерес к темной личности, которая действовала под именем Снайпер. Он был крайне скуп на публичные заявления, и потому они всегда оказывались такими желанными и нерядовыми событиями. Тем паче что иногда после этого случались весьма прискорбные происшествия. Еще до истории с Фондом Бискарруэса по крайней мере пятеро райтеров, пожелавших принять дерзкий вызов, разбились насмерть, а еще примерно столько же получили увечья, как принято говорить, различной степени тяжести. И, насколько я знаю, за год с небольшим, прошедший с тех пор, погибли еще двое.

— Никто не сможет возложить на Снайпера ответственность, — сказал SO4. — Это же просто идеи. А там каждый поступает как знает.

— А ты-то сам что о нем думаешь? В конце концов, погиб твой приятель. Друг, можно сказать.

— Снайпер не виноват, что Дани гробанулся. Обвинять его — значит ничего не соображать в этом деле.

— Все же нелепая какая-то история, не находишь?.. Погибнуть во время акции, сорвавшись со стены дома, где расположен фонд его отца…

— Да в этом же все дело! Потому Дани туда и полез. Потому и меня не пустил.

— А что говорят в вашей тусовке? Где сейчас скрывается Снайпер?

— Понятия не имею. — Теперь он снова смотрел на меня с опаской. — Никаких сведений о нем.

— И тем не менее он остается суперлидером?

— Да видал он… свое лидерство. Он никем не хочет командовать. Хочет только действовать.

Сказав это, Кевин замолчал, очень сосредоточенно рассматривая свои испачканные краской кроссовки. Потом поднял голову.

— Где бы он ни был, прячется он или нет, Снайпер остается самым первым и главным. Немногие знают его в лицо, никто не видел его с баллончиком в руке… Подкатывает полиция, фотографирует его работы, пока их не соскребли или не замазали. В какой-то момент он вообще перестал работать по стенам, но то немногое, что еще осталось, никто тронуть не смеет. Не решаются. До того дошло, что городские власти под нажимом всяких там арт-критиков, галеристов и тех, кто выписывает чеки, решили объявить его граффити культурной ценностью или чем-то вроде. А Снайпер за несколько следующих дней сготовил из самого себя бифштекс по всем правилам: наутро все работы оказались наглухо закрашены черным, а наверху оставлен его маленький снайперский знак…

— Помню, как же. Это был поступок.

— Больше чем поступок. Это было объявление войны… Мог бы торговать своим именем и хорошо на этом наваривать. А он — видишь как… Рассудил иначе… Все по-честному. Чисто.

— Ну а вы с Даниэлем как действовали?

— Как и все остальные. Вдруг разносится слух: «Снайпер предлагает поворот на автостраде R-4, или тоннель Эль Прадо, или башню «Пикассо». И мы подхватываемся, как солдаты по тревоге. Ну, те, кто не забоялся. Чтоб хотя бы покрутиться возле, попробовать себя… Проверить, кишка у тебя тонка или нет… Как правило, места он выбирал опасные. И это заводило. И Дани, и меня. Всех. А иначе всякий может, неинтересно.

— А сам он нигде не появлялся?