Тайпи. Ому (сборник) - Мелвилл Герман (2015)

Мне захотелось проверить его слова, и я попытался было осмотреть катакомбы, но растительность образовала поверх них сплошной покров, и я не смог обнаружить ни одного отверстия.

По дороге в долину мы прошли мимо ручья, возле которого когда-то была деревня. Жители покинули ее, и не осталось ничего, кроме каменных стен и полуразрушенных грубых фундаментов. Среди них буйно разрослись деревья и кусты.

Я спросил Тонои, сколько времени здесь никто не живет.

– Мой таммари (мальчик). Мартаир много каннака (людей), – ответил он. – Теперь остался только бедный пехе каннака (рыбаки). Мой здесь родился.

Внизу, в долине разнообразная растительность была не похожа на ту, что мы видели в горах.

На равнинах Эймео самое распространенное дерево ати – очень высокое, с толстым стволом и широкими листьями, напоминающими лавровые. Древесина у него прекрасная. На Таити мне показывали узкую полированную доску, достойную того, чтобы из нее сделали шкатулку для короля. Вырезанная из сердцевины ствола доска была ярко-алого цвета с желтыми прожилками, а местами дымчатого оттенка.

Рядом с ати можно увидеть прекрасное дерево хоту, на нем множество мелких белых цветов.

Почти вся долина поросла густым лесом, но, на удивление, я обнаружил в ней очень мало деревьев, приносящих пользу. Едва ли одно из сотни было кокосовой пальмой или хлебным деревом.

Но и тут Тонои пояснил, что во время кровавых религиозных войн, начавшихся после обращения в христианство первого Помаре, военный отряд с Таити погубил целые рощи этих деревьев. Потом они еще долго стояли на солнце сухие, без листьев – печальные памятники, словно олицетворявшие судьбу жителей долины.

Глава 43

В ночь после моего возвращения с охоты мы с доктором вынуждены были покинуть дом из-за москитов.

Несколько лет назад капитан китобойного судна, зашедшего в соседнюю бухту, столкнулся с местными жителями и в конце концов обратился с жалобой в один из туземных судов. Не получив удовлетворения, он решил отомстить.

Как-то ночью он привез на берег старую сгнившую бочку из-под пресной воды и оставил ее на заброшенном поле индийской репы, где почва теплая и влажная. Так на острове появились москиты.

Я сделал все возможное, чтобы выяснить фамилию этого человека, и считаю своим долгом увековечить ее для потомства. Его звали Колман, Натан Колман. Судно было приписано к Нантакету.

Когда меня мучили москиты, я находил большое облегчение в том, что к слову Колман прибавлял еще одно и произносил их вместе.

Доктор предложил прогуляться к берегу, где стоял длинный низкий полуразрушенный сарай, насквозь продуваемый сквозняком, который, по его мнению, мог спасти нас от москитов.

Туда мы и отправились.

Под развалинами мы нашли памятник давно прошедших времен. Через несколько дней мы его с большим интересом осмотрели. Это была полуистлевшая военная пирога. Она стояла, очевидно, на тех же грубых колодах, что служили подпорами, когда много лет назад ее выдалбливали, и, вероятно, никогда не плавала.

Снаружи пирога была, по-видимому, окрашена в зеленый цвет, ныне местами превратившийся в темно-багровый. Нос заканчивался высоким тупым выступом, борта украшала резьба, а на корме сохранилось что-то вроде герба королевского дома Помаре. Эмблема действительно напоминала геральдическую – две акулы с соколиными когтями, вонзившимися в сучок, торчавший наружу.

Пирога была в длину около сорока футов, около двух в ширину и четыре в глубину. Верхняя часть бортов, состоявшая из узких досок, скрепленных шнурами из растительного волокна, во многих местах обвалилась и лежала на земле. Места было достаточно; мы забрались в пирогу, и вскоре я уснул, но внезапно проснулся от вызванных неудобным положением судорог во всех суставах и на мгновение подумал, что меня, должно быть, заживо запихнули в гроб.

Я поинтересовался, как поживает доктор.