Тайпи. Ому (сборник) - Мелвилл Герман (2015)

По приближении стало видно, что судно невелико, экипаж неряшлив, как неряшлив и вид палубы. Такелаж дал слабину, и вообще во всем виде кораблика чувствовалось печальное положение дел. Четыре лодки висели по обе стороны бортов. Утверждали, что перед нами китобойное судно.

Небрежно опираясь, через фальшборт на нас взирали моряки – изможденные парни в шотландских матросских куртках и выцветших синих бушлатах. Лица многих покрывал пока еще робкий загар, который вскоре под беспощадным солнцем тропиков мог превратиться в ярко-бронзовый.

На юте стоял тот, кого я назвал бы первым помощником. На нем была широкополая шляпа, и он опустил подзорную трубу, только когда мы приблизились.

Когда мы подошли к судну, по палубе пронесся гул, и все с изумлением воззрились на нас. И было чему изумляться: с моих плеч свисала мантия из местной ткани, волосы и борода были не стрижены. Меня со всех сторон засыпали вопросами.

Капитан был еще совсем молодой человек, бледный и хрупкий. Он спросил, хочу ли я поступить на судно, я ответил, что, конечно, хочу, но только если он согласится взять меня на один рейс и рассчитает, если будет на то мое желание, в ближайшем порту.

Помощник капитана Джермин помог мне подняться на палубу, осмотрел мою ногу и, обработав, перевязал ее куском старого паруса. Кто-то набросил на меня синюю куртку; кто-то, желая превратить меня в цивилизованного человека, размахивал над моей головой огромными ножницами для стрижки овец, приводя в божеский вид мои волосы и бороду.

Мне дали в кубрике шаткую верхнюю полку двухъярусной койки, застланную обрывками одеяла; дали старую жестяную кружку, кусок солонины на черством сухаре, и соленый вкус этого скудного ужина показался мне восхитительным после пищи в долине…

Задолго до рассвета мы были у входа в бухту Нукухива, а утром отправили к берегу шлюпку с туземцами, которые доставили меня на судно. Когда она вернулась, мы поставили паруса и вышли в открытое море…

На судне царили беспорядок и распущенность, никто не думал о завтрашнем дне. Капитан захворал и почти не выходил из каюты. Старший помощник с лихвой восполнял его отсутствие, носясь по всем палубам. Бембо, маори-гарпунщик, мало с кем общался, часть времени ловил на бушприте тунцов, а иногда среди ночи будил команду, исполняя каннибальский танец. Он производил впечатление очень спокойного человека, хотя я подозревал, что он отнюдь не безобиден. Доктор же отказался от должности судового врача и объявил себя пассажиром, едущим в Сидней.

Еда была отвратительной. Солонина воняла, словно протухшая, говядина была жесткой и безвкусной, сухари раскрошились и были тверды как камень и источены червями. Кроме того, через день нам давали баланду – чуть теплый гороховый суп. Не было ни картофеля, ни ямса, ни бананов. Зато регулярно выдавали писко – род туземной водки, и это, по мнению матросов, искупало все неудобства.

Итак, капитан держался подальше от берега, – команда разбежалась бы, если бы очутилась в гавани. Управлять матросами очень трудно, если они знают, что поблизости земля. Именно поэтому многие китобойные суда по многу месяцев не бросают якорь. Если возникает необходимость, они ложатся в дрейф в восьми или десяти милях от берега и посылают на берег шлюпку. Матросами на таких кораблях можно управлять, только как рабами на галерах. Офицеры всегда держат наготове кинжалы и пистолеты.

Мы держали курс на Хайтайху, деревушку на одном из Маркизских островов, чтобы заполучить восьмерых матросов, несколько недель назад покинувших корабль. Надеялись, что к этому времени они уже будут готовы вернуться к своим обязанностям.

На судне был матрос, отличавшийся необыкновенным уродством и прозванный поэтому Красавцем. Он был плотником, а потому ему дали также прозвище Стружка. Ко всему, у него был ужасный характер. Он все время враждовал с Джермином и гордился тем, что только он один позволял себе не выбирать выражения в разговорах со старшим помощником.