ФОН БЕРГ. Но там на свет появляется ребенок! А что, если ваши факты будут рождать только бесконечные, бесконечные беды? Поверьте, я счастлив, что вижу человека, лишенного цинизма; в наши дни так дорога способность верить. Но обращать свою веру на... общественный класс невозможно, просто невозможно, ведь девяносто девять процентов фашистов — обыкновенные рабочие.

ФОН БЕРГ (с безотчетным волнением, словно решение этого вопроса определяет его судьбу). Но кому же нельзя задурманить голову? Разве не в этом... вся суть? Только личностям. Вы не согласны?

БАЙЯР. Вы же умный человек, князь. Неужели вы верите, что пять, десять, тысяча, десять тысяч честных и мужественных людей — это все, что стоит между нами и всеобщей гибелью? Неужели вы думаете, что мир висит на такой тонкой ниточке?

ФОН БЕРГ (растерянно). Да... это выглядит неправдоподобно.

БАЙЯР. Если бы я так думал, у меня не было бы сил войти в ту дверь. У меня отнялись бы ноги.

ФОН БЕРГ (помолчав). Да. Я никогда не пытался взглянуть на это так, как вы говорите... Но... вы действительно думаете, что рабочий класс сможет?..

БАЙЯР. Он уничтожит фашизм потому, что фашизм ему враждебен.

ФОН БЕРГ (кивнув). Но в таком случае все становится еще более загадочным.

БАЙЯР. Я тут никакой загадки не вижу.

ФОН БЕРГ. Да они боготворят Гитлера!

БАЙЯР. Что вы! Гитлер — порождение капитализма

ФОН БЕРГ (с глубочайшей горечью и тревогой). Но они его боготворят! Мой повар, мои садовники, мои лесничие, шофер, егерь — все они фашисты! Я видел, как оно их захватывает — преклонение перед этим проходимцем, моя экономка видит его во сне, он» бредит им наяву! Я видел это в своем собственном доме. Вот вам факт, чудовищный факт. (Сдерживая волнение.) Вы меня извините, но я не могу относиться к этому спокойно. Я восхищен вашей способностью верить. Всякая вера в чем-то прекрасна. Но я знаю, что ваша вера покоится на ошибочной основе, и это меня страшно тревожит! (Тихо.) Я лично не могу радоваться фактам, они слишком безнадежны. Немцы его обожают, он для них соль земли... (Глядя в пространство.) Обожают.

Из кабинета доносится взрыв смеха. Князь, как и все, смотрит на дверь.

Странно, если бы я не знал, что там есть французы, я бы сказал, что это ржут немцы. Но, как видно, хамство — не свойство какой-нибудь одной нации.

Дверь отворяется. Из кабинета, смеясь, выходит ФЕРРАН.

Смех внутри стихает. Ферран машет в кабинет на прощанье рукой и закрывает за собой дверь. Улыбка сходит с его лица. И когда он проходит мимо Официанта, он бросает взгляд на дверь, наклоняется и что-то шепчет Официанту на ухо. Все остальные за ними наблюдают. Ферран идет к выходу. Официант хватает его за передник.

ОФИЦИАНТ. Ферран!

ФЕРРАН (отталкивая его руку). Что я могу сделать? Я же тебе сто раз говорил, чтобы ты уехал! Скажи, что нет. (Заплакав.) Ну, скажи, что нет!

Поспешно уходит, вытирая слезы передником. Все смотрят на Официанта, который неподвижно уставился перед собой.

БАЙЯР. В чем дело? Говори. Ну, давай, я ведь следующий, что он сказал?

ОФИЦИАНТ (шепчет, с расширенными от ужаса глазами). Это совсем не на работу.

ЛЕДЮК (наклонившись, чтобы лучше слышать). А куда?

ОФИЦИАНТ. У них печи.

БАЙЯР. Какие печи?.. Говори! Что это за печи?

ОФИЦИАНТ. Он слышал, что говорили сыщики, они только что заходили выпить кофе. Людей сжигают в печах. Это совсем не на работу. В Польше они сжигают людей.

Молчание. Долгое время его никто не прерывает.

МОНСО. Это самая идиотская выдумка, какую я слышал в жизни!

ЛЕВО (Официанту). Но ведь если у человека настоящий французский паспорт... В моем паспорте не сказано, что я еврей.

ОФИЦИАНТ (громким шепотом). Они проверяют, сделали ли вам обрезание.

Мальчик вскакивает, словно ужаленный. Дверь кабинета отворяется. Выходит КАПИТАН ПОЛИЦИИ и делает знак Байяру. Мальчик поспешно садится.

КАПИТАН. Можете войти.