Неприступные стены - Шарон Фристоун (2003)

Оливия обхватила его за талию и потянула к себе, она сама не могла больше терпеть. И вот мощным толчком он вошел в нее, и она подчинилась его ритмичному напору, вскрикивая с каждым его движением, пока, наконец, ее не охватила судорога наслаждения, такая сильная, что она закричала, впиваясь ногтями в его спину. И ее крик слился с его стоном, а через несколько мгновений он приник к ее плечу виском, на котором поблескивали бисеринки пота.

Так началась первая брачная ночь Оливии.

— Доброе утро, Оливия!

Она попыталась потянуться, но натолкнулась ногой на крепкую волосатую ногу. Оливия сразу проснулась, открыла глаза и увидела над собой улыбающееся лицо Марко. Она залилась румянцем, вспоминая события этой ночи.

— Хорошо спала? — спросил Марко, запуская руку под шелковую простыню и накрывая ладонью ее грудь.

— Хорошо, только очень мало.

Что толку отрицать? Они занимались любовью до рассвета. Она схватила обеими руками его дерзкую руку, с новым чувством вглядываясь в знакомое лицо. Волосы его растрепались и, слипшимися прядями, спадали на лоб. На подбородке проступила щетина, и от этого он выглядел еще мужественнее, но одновременно по-домашнему.

Он улыбнулся, и в глазах его заблестели лукавые огоньки.

— В таком случае можно подольше поваляться в постели.

Они так и сделали.

А три дня спустя, Оливия стояла и смотрела, как Марко запирает домик на замок, проверяет, надежно ли закреплен катер у причала. Подергав для надежности замки, он подошел к ней. Эти три дня были самые счастливые в жизни Оливии. Они купались голыми и занимались любовью на песке. Они выходили в море, Марко ловил рыбу, а Оливия отнимала добычу и выпускала обратно. И после этого он заявил, что она пропахла рыбной чешуей, и отмывал ее в душе. Во всяком случае, он так сказал, но она-то знала, что это был просто предлог заняться любовью.

Оливия обвела печальными глазами крошечный заливчик, и на ресницах ее повисли слезинки. Она только сейчас осознала то, о чем старалась не думать: она любит Марко, любит и всегда любила. Но она никогда не осмелится сказать ему об этом. Она принадлежит ему, но только пока он желает ее тела. Слезинка, наконец, скатилась с ее ресниц.

— Готова, Оливия?

Марко обхватил ее за талию и повернул к себе.

— О-о, ― протянул он. — А это что такое?

И он смахнул с ее щеки слезинку.

Она вздохнула:

— Предвкушаю обратный полет. И думаю — вернусь ли я когда-нибудь сюда? Здесь так красиво.

Она не сказала ему всей правды.

Марко смотрел сверху вниз на женщину, которая стала такой близкой за эти три дня. Сердце, взволнованно, забилось у него в груди. Значит, ей все-таки полюбилось его убежище! Он чмокнул ее в нос и чуть подтолкнул к машине.

— Конечно, Оливия! Конечно, вернешься. Я буду возить тебя туда, обратно, пока ты не полюбишь летать, — пошутил он.

На самом деле, он повез бы ее и на край земли, стоит ей только захотеть.

Это чувство, такое для него необычное, заставило его остановиться. Никогда он не был склонен к глупым романтическим выходкам! Всем, чего он добился в жизни, он обязан самодисциплине и сдержанности. Эмоциям нет места в его жизни!

— Марко...

Оливия испуганно положила руку ему на плечо. Что с ним? Он выглядел больным, кожа под оливковым загаром стала какой-то зеленоватой, а высокие скулы проступили еще резче. Он повернулся к ней. Какие-то мертвые глаза сурово глянули на нее, и она съежилась под этим холодным взглядом.

— Садись в машину, Оливия, — отрывисто сказал он.

Что он натворил? К чему все это? Ведь она ненавидит его, она сама сказала. Она сейчас с ним лишь потому, что он не дал ей иной возможности сохранить крышу над головой.