Последние дни Помпеи - Эдвард Бульвер-Литтон (1834)

– Вот этого-то я и боялся, – молвил Арбак задумчиво, – судя по упрекам, которые он высказал мне в последнее наше свидание. С некоторых пор он избегает меня. Но я должен пойти к нему и продолжать свои уроки. Я введу его в святилище Разума. Я научу его, что есть две стадии святости, первая – вера, вторая – обман, первая для профана, вторая для мудреца.

– Я никогда не проходил через первую стадию, – возразил Калений, – да и ты также, я полагаю, Арбак?

– Ошибаешься, – отвечал египтянин с важностью. – Я до сих пор верю (не в то, чему я учу, а в то, чему я не учу). В природе заключается нечто священное, чего я не могу и не хочу отрицать. Я верю в свое собственное знание и в то, что оно открыло мне, – но не в этом дело. Обратимся к более земным и привлекательным предметам. Я достиг своей цели относительно Апекидеса, но каковы были мои планы, что касается Ионы? Ты, вероятно, угадываешь, что я намерен сделать ее своей царицей, своей супругой, Исидой моего сердца.

До того дня, как я увидел ее, я не знал всей силы любви, на какую способна моя натура.

– Я слышу со всех стороны, что это какая-то новая Елена, – сказал Калений и плотоядно причмокнул губами, в честь ли красоты Ионы или от выпитого вина – решить трудно.

– Да, красота ее такова, что во всей Греции никогда не бывало ничего подобного, – отвечал Арбак. – Но этого мало: у нее душа, достойная слиться с моей душой. Она одарена гением, неожиданным в женщине, умом смелым, живым, ослепительным. Поэзия так и льется из уст ее. Стоит высказать какую-нибудь истину, хотя бы самую глубокомысленную и сложную, – ум ее сразу схватывает ее и овладевает ею. Воображение и разум у нее не в разладе. Они гармонируют между собою и вместе направляют ее, подобно тому, как ветер и волны управляют величавым кораблем. При всем том она обладает смелой независимостью мысли: она может сама руководить своей жизнью. Она настолько же мужественна, как и кротка. Такой характер я всю жизнь искал в женщине и до сих пор еще не находил. Иона должна быть моею! Я люблю ее двойной страстью. Я желаю насладиться красотою души настолько же, как и красотою тела.

– Значит, она еще не твоя? – спросил жрец.

– Нет. Она любит меня, но как друга, одним умом. Она предполагает во мне те жалкие добродетели, которые я презираю. Но продолжаю ее историю. Брат и сестра молоды и богаты: Иона горда и честолюбива. Горда своим умом, очарованием своего поэтического дара и прелестью своей беседы. Когда брат ее расстался со мною и поступил в ваш храм, она тоже переселилась в Помпею, чтоб быть к нему поближе. Слава о ее таланте быстро распространилась. На ее пирах толпятся гости. Ее голос очаровывает их, стихи – приводят в восторг. Ей нравится слыть преемницей Эринны.

– Или Сафо?

– Но Сафо – без любви! Я сам поощрял ее в этой рассеянной жизни, полной тщеславия и удовольствий.

Мне нравилось, что она предается развлечениям и роскоши этого разгульного города. Заметь, Калений! Мне хотелось раздражить, утомить ее душу! Она была чересчур чиста, чтобы воспринять то дыхание, которое должно, по моим желаниям, не только коснуться, но и глубоко въесться в это чистое зеркало. Я хотел нарочно окружить ее поклонниками – пустыми, пошлыми, легкомысленными (по натуре своей она должна презирать их) для того, чтобы она ощутила потребность в истинной любви. И тогда, в промежутки утомления, всегда следующего за возбуждением, я могу действовать на нее своими чарами, внушить ей интерес, пробудить в ней страсть, овладеть ее сердцем. Не молодость, не красота, не веселье способны привлечь Иону. Надо поразить ее воображение, а вся жизнь Арбака была постоянным торжеством над людским воображением.

– И ты не боишься соперников? Итальянские франты большие мастера в искусстве нравиться.

– Никого не боюсь! Душа гречанки презирает варваров римлян. Она возненавидела бы самое себя, если б допустила даже мысль увлечься одним из сынов этой породы выскочек.

– Но ведь ты египтянин, а не грек!