Последние дни Помпеи - Эдвард Бульвер-Литтон (1834)

– О, надеюсь, что нет! – воскликнула Нидия, дрожа всем телом. – Я скорее готова просить милостыню с утра до вечера, только не посылайте туда!

– Почему же? – спросил грубый голос.

– Потому что… Потому что я молода, из хорошей семьи, а женщины, которых я там встречаю, – неподходящее общество для… для…

– Для рабыни из дома Бурбо, – перебил иронический голос с грубым смехом.

Вессалийка поставила цветы на пол и, закрыв лицо руками, молча заплакала.

Между тем Главк направился к дому красавицы неаполитанки. Она застал Иону окруженной своими прислужницами, работавшими возле. Рядом стояла арфа. В это день сама Иона была ленивее, а может быть, и задумчивее обыкновенного. При дневном свете, в простом наряде, она показалась ему еще более красивой, нежели при ярком блеске ламп и разукрашенная драгоценными каменьями, как вчера вечером. Легкая бледность, разлитая по ее прозрачному лицу, сменилась румянцем при его приближении. Хотя Главк привык льстить, но в присутствии Ионы лесть замерла на его губах. Он чувствовал, что недостойно ее выражать словами то, что она и без того угадывает в его глазах. Они заговорили о Греции. На эту тему Иона еще более любила слушать, нежели говорить, а красноречие Главка было неистощимо. Он описывал ей серебристые оливковые рощи на берегах Илисса, окружающие храмы, уже лишенные прежнего величия, но все еще прекрасные в своем упадке! Он вспоминал о печальном городе Гармодия, поборника свободы Перикла Великолепного, и в этих отдаленных воспоминаниях все грубые, темные тени сливались в один общий мягкий, грустный тон. Он видел страну поэзии как раз в самые поэтические годы ранней юности, и патриотические чувства смешивались в его сердце с отрадными воспоминаниями весны его жизни. Иона слушала его молча, погруженная в задумчивость. Эти рассказы, эти описания были ей дороже всех похвал, которые щедро расточали перед ней бесчисленные обожатели. Ведь не грех любить своего соотечественника? Она любила в нем Афины. Его устами говорили боги ее народа, страны ее мечты! С этих пор они виделись каждый день. В прохладные сумерки они предпринимали прогулки по тихому, безмятежному морю. Вечером они опять встречались под портиком и в залах жилища Ионы. Любовь их была внезапна, но сильна, она наполняла всю их жизнь. Сердце, ум, чувства – все подчинялось этой страсти. Если уничтожить препятствия, разделяющие два существа, чувствующие взаимное влечение друг к другу, они тотчас же встречаются и соединяются. Они удивлялись только одному, как они могли так долго прожить врозь. Им казалось вполне естественным любить друг друга. Оба молодые, красивые, даровитые, одинакового происхождения и с родственными душами, – сколько поэзии было в их союзе! Сами небеса как будто радовались их любви. Подобно тому, как гонимый ищет убежища в храме, так и они считали алтарь своей любви прибежищем от всех земных горестей. Они покрывали его цветами, не подозревая, что под этими цветами могут притаиться змеи.

Однажды вечером, на пятый день после их первой встречи в Помпее, Главк и Иона, с небольшим обществом избранных друзей, возвращались с экскурсии по бухте. Их лодка грациозно скользила по гладкой, как зеркало, поверхности воды. Тишина нарушалась только ударами весел. В то время как остальное общество весело беседовало, Главк лежал у ног Ионы и не смел взглянуть ей в лицо. Она первая прервала молчание.

– Бедный брат мой, – промолвила она, вздыхая, – как он наслаждался бы прелестью этих минут!

– Твой брат! – сказал Главк. – Я еще не видел его. Занятый исключительно тобой, я не помышлял ни о чем другом, иначе осведомился бы, не он ли приходил за тобой тогда в храм Минервы, в Неаполисе?

– Это был он.

– Теперь он здесь?

– Да.

– Как, в Помпее и не с тобой? Может ли быть?

– У него другие обязанности, – отвечала Иона с грустью. – Он жрец Исиды.