Последние дни Помпеи - Эдвард Бульвер-Литтон (1834)

– О! Сжалься надо мной! Я еще ребенок, я слепа, и без того я достаточно наказана судьбою!

– О Паллада! Знакомый голос – это моя бедная цветочница! – воскликнул Главк и немедленно бросился в ту сторону, откуда раздавались крики.

Он распахнул дверь и увидел Нидию, отбивавшуюся от разъяренной мегеры. Веревка, уже обагренная кровью, взвилась на воздух и вдруг опустилась…

– Фурия! – воскликнул Главк и левой рукой вырвал Нидию из ее когтей. – Как ты смеешь так обращаться с девушкой, с существом твоего же пола, с ребенком! Моя Нидия, мое бедное дитя!

– О, это ты! Это Главк! – воскликнула цветочница с выражением почти восторга. Слезы застыли на ее щеках. Она улыбалась, прижимаясь к его груди, целовала его одежду…

– А как смеешь ты, дерзкий незнакомец, становиться между свободной женщиной и ее собственной рабыней! Клянусь богами! Несмотря на то что ты наряжен в богатую тунику и что от тебя разит духами, сомневаюсь, чтобы ты был римским гражданином, – картонная кукла!

– Полегче, хозяйка, полегче! – вмешался Клавдий, входя в комнату вместе с Лепидом. – Это мой друг, все равно, что брат родной: его надо оградить от твоего язычка, моя голубка, – с него камни сыплются!

– Отдай мне мою рабыню, – вопила мегера, схватив грека за грудь своей могучей дланью.

– Не отдам, хотя бы к тебе пришли на помощь все твои сестры фурии! – отвечал Главк. – Не бойся, милая Нидия, афинянин никогда не покидал несчастных.

– Полноте! – воскликнул Бурбо, неохотно вставая. – Столько шуму из-за какой-то рабыни? Оставь в покое молодого господина, жена, уж так и быть, ему в угоду на этот раз простим дерзкую девчонку.

С этими словами он отвел или, вернее, оттащил прочь свою свирепую подругу.

– Мне показалось, когда мы вошли, тут был еще какой-то человек, – заметил Клавдий

– Он ушел.

Действительно, жрец Исиды смекнул, что ему давно пора убраться.

– О, это один приятель! Собутыльник… Малый смирный, не охотник до передряг, – отвечал Бурбо небрежно. – Однако ступай, дитя мое, ты разорвешь тунику этому господину, если будешь так на ней виснуть. Ступай, тебя простили.

– О, не оставляй меня, не оставляй! – вскричала Нидия, еще крепче прижимаясь к афинянину.

Тронутый ее беззащитным положением, ее обращением к его состраданию, точно так же как и ее невыразимой, трогательной грацией, грек сел на один из стульев и привлек Нидию к себе на колени. Он вытирал кровь с ее плеч своими длинными кудрями, поцелуями осушал слезы на ее щеках, шептал ей ласковые, нежные слова, какими обыкновенно утешают детское горе. Он был так хорош в роли кроткого утешителя, что даже тронул сердце свирепой Стратоники. Присутствие его как бы осветило этот гнусный, позорный притон. Молодой, красивый, блестящий, воплощение совершенного счастья на земле, он утешал несчастное существо, покинутое, отверженное всеми!

– Кто бы мог подумать, что на долю нашей Нидии выпадет такая честь? – проговорила мегера, вытирая вспотевший лоб.

Главк обратился к трактирщику:

– Любезный Бурбо, это твоя раба – она хорошо поет, она привыкла ухаживать за цветами. Такую точно рабу мне хотелось бы подарить одной даме. Продай мне ее!

При этих словах бедная девушка задрожала всем телом от восторга. Она вскочила, откинула от лица свои разметавшиеся кудри, пугливо озираясь кругом, как будто могла что-нибудь видеть.

– Продать нашу Нидию! Ну нет, ни за что! – угрюмо отозвалась Стратоника.

Нидия с тяжелым вздохом опустилась к ногам Главка и снова уцепилась за край его одежды.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, https://www.litres.ru/19206119/?lfrom=569602277 на ЛитРес.