Квартира его была тихой, изолированной от гомона улицы и шума соседей, она понравилась Габриэлю еще и тем, что соседняя квартира не была заселена. Хозяева уехали и оставили ключи жильцам с первого этажа, на котором проживало всего две семьи стариков, Шульманы и Розенблиты, дети которых выросли, покинули родительские гнезда и очень редко наведывались сюда. Над этим забытым стариковским жильем, и находилась почти конспиративная квартира Габриэля, и два этих как бы противоположных быта не мешали друг другу вести свою жизнь. Когда мы впервые там появились, нарушилось на какое-то время равновесие тишины и одиночества, обернувшись повышенным вниманием стариковских пар, которые дышали свежим воздухом во дворе. Но и это внимание постепенно ослабело после того, как они привыкли к нам, приходившим в одном и том же неизменном составе. Габриэлю не было трудно их успокоить, главным образом, объяснив присутствие Айи в мужской компании. Соседом он был непритязательным, и потому они вполне удовольствовались его объяснением.

Первое впечатление при входе в его квартиру произвел на нас набор неожиданных вещей, составляющий необычное зрелище, и букет запахов. Нет вообще квартиры, не обладающей своим особым запахом. Жилье Габриэля в квартале Бейт-Исраэль отличалось смешанным запахом одеколона и крепкого табака для курительной трубки, осязание которых сразу рисовало передо мной его облик. Так я впервые познакомился с ароматом табака «африкандер», которым было пропитано пространство квартиры, ибо Габриэль не выходил курить на балкон. Зрелище же составляло множество книг, восточная мебель, главным образом, огромное блюдо из меди на скамеечке, используемой вместо стола, еще несколько таких скамеечек и кожаные набивные подушки вместо стульев. Два ковра, один под скамеечками, другой на широкой низкой тахте, были также восточной работы. На большом рабочем столе в углу я увидел трубку, присутствие которой донесли до моих ноздрей запахи. В другом же углу комнаты стоял медный расписной сосуд для курения кальяна, то ли действующий, то ли лишь для украшения, то ли для обеих целей.

Каждый из нас нашел в этой квартире то, к чему был расположен. Если моя душа тянулась к предметам мимолетным и стилю, в котором душа хозяина выражает свой характер, товарищей моих привлекал большой полевой бинокль, висящий на стене. Айе не давал покоя портрет девушки в рамке на столе, рядом с портретом двух стариков. Легко было определить, что это родители Габриэля. Касательно портрета девушки, предполагались разные версии, и так как я накопил опыт по изучению меняющегося выражения лица Айи, то понял, что она про себя перебирает эти версии. Но в те дни я относил все это за счет обычного женского любопытства.

2

Габриэль обладал особым талантом вгрызаться, можно сказать, в горло проблемы, разбирая ее до мельчайшей детали. Юношеская романтика не раз умело вела нас в обход зачастую мрачной и угрожающей реальности, подавая нам решения в розовом свете. Габриэль же не давал нам покоя, силой поворачивая лицом к истинной реальности.

«Вы тревожитесь в отношении арабов, – сказал ему как-то Яир, – однако же, с 1929 года они ведут себя мирно и получают большую выгоду от развития еврейского анклава. Зачем же им выступать против нас, если они видят, что наше присутствие здесь приносит им пользу?»

«То, что произошло в 1929, вернется в будущем во много раз сильнее, ибо главная проблема не в том, кто от кого извлечет пользу, а в том, кто будет властвовать на этой земле. Даже самый невежественный из феллахов, в конце концов, поймет, что речь идет о власти над Палестиной, а не о добавочной прибыли, получаемой им от продажи яиц и овощей еврейскому анклаву, который увеличивается и усиливается на глазах».

«Но земля эта должна питать и поддерживать жизнь двух народов».