Перстень Тота - Конан Дойл Артур (1992)

Однажды ночью мой брат заявился сам. Было уже поздно, слуги ушли спать, а я сидел в своем кабинете, как вдруг услышал шорох гравия на дорожке. Спустя минуту я увидел его: он пристально смотрел на меня через окно. Его лицо, как и мое, было гладко выбрито, и сходство между нами было так велико, что на мгновение я подумал: да это мое собственное отражение в оконном стекле. Один глаз у него скрывала темная повязка, но черты наши были совершенно одинаковы. Он язвительно усмехнулся — о, я помню эту усмешку еще с детства! Я сразу понял, что передо мной тот же человек, который заставил меня бросить родину и навлек позор на мое славное имя. Я открыл дверь и впустил его. Было, должно быть, около десяти часов вечера.

Когда он подошел ближе к свету, я сразу заметил, что ему пришлось несладко. Он шел пешком от Ливерпуля и выглядел больным и усталым. Меня совершенно потрясло выражение его лица. Медицинский опыт говорил мне, что он серьезно болен. Он сильно пил, и лицо было в кровоподтеках — результат драки с матросами. Он носил повязку, чтобы прикрыть подбитый глаз; войдя в комнату, он снял ее. На нем были бушлат и фланелевая рубашка, из разорванных башмаков торчали пальцы. Но бедность сделала его еще более мстительным и жестоким по отношению ко мне. Его ненависть переросла в манию. Он считал, что здесь, в Англии, я катаюсь как сыр в масле, купаюсь в деньгах, в то время, как он подыхает с голоду в Южной Америке. Не могу описать все угрозы и оскорбления, которыми он осыпал меня. Кажется, пьянство и лишения помрачили его рассудок. Он метался по комнате, как дикий зверь, требуя денег, извергая поток грязных ругательств. Я человек вспыльчивый, но, слава Богу, могу сказать, что сохранил хладнокровие и не поднял на него руку. Но мое спокойствие только сильнее распаляло его. Он бушевал, ругался, потрясал кулаками у моего лица. Внезапно черты его исказились, по телу прошла судорога, он схватился за бок и с воплем рухнул к моим ногам. Я поднял его, уложил на диван. Он не отвечал на мои вопросы, а рука, которую я держал, была холодной и влажной. Больное сердце не выдержало; собственная ярость погубила его.

Долгое время я сидел как в забытьи, уставясь на мертвое тело. Я пришел в себя от шума: в дверь колотила миссис Вудз, которую поднял на ноги этот предсмертный крик. Я велел ей отправляться спать. Вскоре в дверь приемной стал стучать какой-то пациент, но я не обратил внимания, кто это был- мужчина или женщина. Пока я сидел, в моем мозгу созрел план. Это произошло почти автоматически — наверное, так и рождаются планы. И когда я встал со стула, мои дальнейшие движения стали чисто механическими, мысль здесь даже не участвовала. Мною руководил только инстинкт.

С тех пор, как произошли изменения в обстоятельствах моей жизни, о которых я уже упоминал, Бишоп Кроссинг стала мне ненавистна. Мои жизненные планы рухнули, я встретил поспешные суждения и дурное отношение там, где рассчитывал найти поддержку. Правда, опасность скандала, которую я ожидал с приездом брата, теперь исчезла — он был мертв. Но мысль о прошлом вызвала у меня только страдание; я чувствовал, что прежняя жизнь никогда не вернется. Пожалуй, я чрезмерно чувствителен, может статься, я недостаточно думаю о других, но, поверьте, именно такие чувства я испытывал в те минуты. Любая возможность бежать из Бишоп Кроссинг, не видеть больше его обитателей, казалась мне счастьем. И сейчас появился случай, о котором я не смел и мечтать: я мог навсегда порвать с прошлым.