— Не спрашивайте, не знаю. Я ведь только архивист. Дорсет, старший сын королевы от первого брака, завладел арсеналом и казной, хранившейся в Тауэре, и приступил к оснастке судов, чтобы обеспечить контроль над проливом. Приказы Государственного совета подписывались Риверсом и Дорсетом: «avunculus Regis» и «frater Regis uterinus»[148] — Ричард даже не упоминался. Они действовали вопреки завещанию Эдуарда, если оно вам попадалось, возможно, помните: опекуном и до совершеннолетия принца протектором королевства должен был стать Ричард. Повторяю: Ричард, только он, и никто другой.

— Угу, это похоже на Эдуарда. Он верил в Ричарда беспредельно. Как в человека и государственного деятеля. Что же дальше? Ричард тоже собрал войско и двинулся на Юг?

— Нет. С ним было шестьсот дворян с Севера, все в глубоком трауре. В Нортхемптоншир Ричард прибыл двадцать девятого апреля. Похоже, предполагал присоединиться к кортежу из Ладло, так по крайней мере заявляют историки. Но кортеж, возглавляемый Риверсом, выступил из Ладло в Стони-Стратфорд. Кто действительно встречал Ричарда, так это герцог Бекингем, прибывший из Лондона с тремястами воинами. Вы Бекингема знаете?

— Знакомство у нас с ним шапочное. Он был другом Эдуарда.

— Вот он-то и поспешил увидеться с Ричардом.

— Чтобы рассказать, как обстоят дела в Лондоне?

— Напрашивается именно такой вывод. Приводить с собой триста человек только для того, чтобы выразить свои соболезнования Ричарду, — смысла нет. Ричард с Бекингемом тут же прибрали к рукам Государственный совет: в их свите знати хватало, — Риверс с тремя своими помощниками был арестован и сослан на Север, а Ричард с племянником выступили в Лондон. Прибыли они туда четвертого мая.

— Ладно, с этим все ясно. И яснее ясного, что, если взять в расчет расстояние и время, рассказ Томаса Мора о сладкоречивом Ричарде, убеждающем королеву не посылать с принцем большого эскорта, — просто вздор.

— Бред, я бы сказал.

— Ричард вел себя так, как и следовало ожидать. Он, естественно, знал, о чем говорится в завещании Эдуарда, и в его действиях видны нормальные человеческие чувства: скорбь по умершему брату и забота о племяннике. Доказательства: заупокойная служба и присяга на верность принцу.

— Точно.

— Так когда же нарушается нормальный рисунок поведения? Меня, конечно, интересует Ричард.

— О, далеко не сразу. По прибытии в Лондон оказалось, что королева с младшим сыном, дочерьми и Дорсетом, сыном королевы от первого брака, схоронилась в Вестминстерской обители. Помимо этого, все протекало нормально.

— Ричард с племянником расположились в Тауэре?

Каррадайн уткнулся в свои записки.

— Не помню. Может, мне ничего об этом не попадалось. Я только знаю… О, вот оно! Нет, он поместил мальчика у епископа во дворце, что рядом с собором святого Павла, а сам остановился у матери, в Бейнардском замке. Вы знаете, где это? Лично я — нет.

— Знаю. Замок был резиденцией Йорков. Находился к западу от собора, на берегу Темзы.

— Понятно. Там Ричард оставался до пятого июня, потом с Севера приехала жена, и они перебрались в Кросби-Плейс.

— Дом до сих пор так называется. Его перенесли в Челси и, кажется, реконструировали, в последнее время я что-то не видел окна, которое прорубили по заказу Ричарда, но само здание сохранилось.

— Правда? — обрадовался Каррадайн. — Я немедленно отправляюсь туда. Ричард, мне кажется, вел себя очень обыкновенно. До приезда жены жил у матери, приехала жена — перебрался с ней в другое место. Кросби-Плейс — владение Ричарда?

— Нет, кажется, он арендовал дом у какого-то олдермена[149]. Значит, вам не удалось обнаружить ни оппозиции, выступающей против назначения Ричарда протектором, ни перемены в его планах по прибытии в Лондон?

— Нет. А протектором он стал еще до того, как приехал в Лондон.

— Откуда у вас эти сведения?