«Умные люди догадывались, что он (сиречь Ричард) взалкал тайно Кларенса погибели, каковой наружно противился, впрочем, меньше, чем тот, кто от всего сердца о братней пользе печется. И еще догадывались они, что он давно, при живом короле, мысль затаил королем стать, коль его брат Эдуард по причине жизни неправедной до срока преставится и малых детей оставит — так оно и случилось. Умным людям мнилось, что он смерти Кларенса возрадовался, ибо тот мог его намерениям помешать, если бы захотел своему племяннику, юному королю, верным остаться либо сам короной завладеть. Правда ли, нет ли сии догадки, неведомо; посему стрела, им вослед пущенная, может упасть как далеко, так и близко».

— Старый маразматик, какая гнусная клевета! — тихо сказал Каррадайн.

— А вы не заметили в этом оговоре одно-единственное совершенно конкретное утверждение?

— Заметил.

— Правда? Ну и умница! Я трижды прочел этот кусок, прежде чем выделил единственный факт, который не подвергается сомнению.

— Ричард открыто выступал против казни Кларенса, верно?

— Да.

— Конечно, после всех этих «догадывались» да «мнилось» создается прямо противоположное впечатление. Видите, я не зря говорил, что не принял бы сэра Томаса даже в подарок.

— Не забывайте, что это рассказ Джона Мортона, а не досточтимого сэра Томаса Мора.

— «Досточтимый сэр Томас Мор» звучит лучше. Опять же, видно, ему рассказ Джона Мортона пришелся по душе, а иначе зачем бы он стал его переписывать?

Грант лежал, размышляя о том, что Ричарду в Нортхемптоне пришлось туго, — Грант знал, что такое война, сам был летчиком и как знаток оценивал диспозицию в Нортхемптоне.

— Молодчина Ричард. Без кровопролития управился с двумя тысячами войска Риверса.

— Думаю, войско считало, что брат короля лучше, чем брат королевы.

— Безусловно. К тому же солдат всегда предпочтет солдата, а не писателя.

— А что, Риверс был писателем?

— Первая книга, напечатанная в Англии, была написана им. Судя по всему, он был образованным человеком.

— Да, но одного он не усвоил: лучше не ввязываться в драку с человеком, который в восемнадцать лет вел в бой полк, а в двадцать пять — командовал армией. Знаете, что меня поражает в Ричарде?

— Талант полководца?

— Нет, возраст. Я думал, он дожил до преклонных лет. А оказалось? Ему было всего тридцать два года, когда он погиб в битве при Босворте.

— Скажите, сделавшись в Стони-Стратфорде опекуном принца, он тут же избавился от свиты, прибывшей с принцем из Ладло? Я хочу знать: он постарался изолировать мальчика от его наставников?

— Да нет, доктор Алкок, например, прибыл в Лондон вместе с принцем.

— Значит, не было никакой поспешной расправы с теми, кто был на стороне Вудвиллов и с чьим влиянием на принца нельзя было не считаться?

— Да вроде ничего такого не было. Арестовал тех четверых и все.

— Угу. Ричарда трудно назвать неразборчивым в средствах. С чем его и поздравляю.

— Он мне решительно начинает нравиться. Ладно, пойду-ка погляжу на Кросби-Плейс. Очень хочу увидеть его дом. А завтра получу «Мемуары» и тут же к вам — рассказать, что там написано о событиях 1483 года в Англии и что сказал Роберт Стиллингтон, епископ из Бата, на июньском совете.

X

В «Мемуарах» Брент вычитал следующее: Роберт Стиллингтон объявил совету, что ко времени женитьбы на Элизабет Вудвилл Эдуард IV был женат — епископ сам обвенчал его с леди Элинор Батлер, дочерью первого графа Шрусбери.

— Что ж он так долго молчал? — переварив услышанное, спросил Грант.

— Видно, был связан клятвой.

— Похоже, у Эдуарда вошло в привычку заключать тайные браки, — сухо заметил Грант.