Путь Чёрной молнии - Теущаков Александр Александрович

Кто мог, что-то пристроить к стене, прильнули к окнам. Их взору открылась ужасная картина: менты, солдаты, охранники гонялись за заключенными и били их, кто ногами, кто саперными лопатками, кто дубинами, а кто просто наносил удары кулаками. В ход шли приклады автоматов, били по всем частям тела, лишь бы уложить на землю. Укладывали лицом в пыль и руки за голову, ноги шире плеч, и в таком положении не шевелиться. Как только двинулся, кто-нибудь из ментов подскакивал и со всего маху наносил удар дубинкой по спине, по ягодицам, по плечам.

Когда рассматривали, что творится за окном, не успели засечь, как БТР с ходу протаранил дверь в цех. Ворота с грохотом отлетели прочь, очередь из башенного пулемета ударила под своды цеха, оглушив своей стрельбой заключенных. Конечно, стреляли для отстраски.

Раздался командный голос:

— Всем лечь на землю, руки на затылок, считаю до трех, кого застану стоя, самолично пристрелю, как собаку, — крикнул военный в звании капитана.

Никакого смысла не было кидаться на вооруженных автоматчиков: пришлось подчиниться приказу.

— Вон тот, — показал пальцем молодой боец своему командиру на Леху Сибирского, — это он метнул бомбу.

— Этот! — прорычал здоровяк. Он подскочил к Лехе, и что есть силы, пнул ногой в живот. Леха задохнулся. Капитан пинал его с остервенением и приговаривал:

— Ах, ты мразь конченная, ты у меня до суда не дотянешь, я втопчу тебя в землю ублюдок поганый. Ты ж моих солдат положил, подонок! Ненавижу тебя гад!

Кое-кто из мужиков подняли головы и попытались хотя бы словом защитить своего товарища, но ответом послужил град ударов дубинками. Насытившись, громила ткнул носком сапога неподвижное лицо Лехи, как бы хотел убедиться: жив ли заключенный. Сибирский застонал.

— Живой тварь, ну ничего, я его до автозака (спецмашина задействованная в перевозке заключенных) на пинках буду нести, — заявил вояка.

Через переговорное устройство послышалось сообщение: «Немедленно прекратить стрельбу! Предупреждаю, оружие на поражение ни в коем случае не применять!».

В следующий момент трагедия разыгралась так быстро, что военнослужащие не смогли вовремя отреагировать. Вася Симута поднялся с земли, он не находился со всеми вместе, а лежал поодаль за коробом мусора, и естественно его никто из военных не заметил. Все время, пока «жлоб» в звании капитана пинал ногами Леху, Вася лежал и наблюдал. Когда прозвучал приказ, переданный по рации, военные невольно повернули головы.

Васька поднялся во весь рост и, ухватив в обе руки пруток арматуры, собрал последние силы. Он быстро преодолел расстояние до громилы и с силой воткнул ему прут в шею. Какие — то секунды Васька не отпускал кусок арматуры, не давая капитану вырвать пруток их шеи. Солдаты вскинули автоматы и прицелились в Симуту, но не стреляли, боясь задеть своего командира. Когда последний, теряя сознание, и захлебываясь кровью, упал на колени, несколько очередей ударили в раненного Ваську, он упал на своего врага, сраженный пулями.

Ненасытное ощущение зверства, с каким били и пинали заключенных военнослужащие, было отчасти оправдано. Месть за погибших, раненных товарищей и сослуживцев, толкала их на дальнейшие силовые действия. Поднимая на ноги бунтовщиков, военные прикладами и дубинками погнали их в сторону центрального плаца. Двоим осужденным пришлось закинуть руки Сибирского себе за плечи, и волочь бездвижимое тело друга вслед за всеми.

Осматривая цеха снизу до верха, солдаты и лагерная охрана вытаскивала наружу спрятавшихся заключенных. Их жестоко избивали и отправляли под конвоем на центральный плац. Изредка по обеим зонам находили бездыханные тела зэков.

Возле кочегарки служебные собаки что-то учуяли, и стали рваться к куче угля, разгребая лапами. Когда откопали, то этим «что — то» оказались три трупа заключенных, с изуродованными лицами и пробитыми головами. Прапорщик в сердцах выругался: