Флэшмен и краснокожие - Джордж Макдоналд Фрейзер (1982)

После обеда вождь взялся настаивать, чтобы мы отправились с ним в театр. Взяв ручку Элспет и используя меня в качестве толмача, он принялся буквально умолять ее. Я перевел комплименты, которые считал подходящими для ее ушей, и в результате мы погрузились в кэб, сам Пятнистый Хвост в своем цилиндре уселся рядом с кучером и громовым ревом побуждал его поддать ходу. Скво и субъекта в одеяле не взяли, и мы с Элспет оказались в кэбе с двумя молодыми парнями по имени Джек Мокасин и Юный Фрэнк Стоящий Медведь. Они сидели, сложив руки на груди и не произнося ни слова. Элспет шепнула мне на ушко, что Стоящий Медведь выглядит прямо-таки выдающимся человеком, да и манеры у него истинно аристократические.

Я вполне догадывался, какого рода зрелища предпочитает Пятнистый Хвост. И не ошибся: мы попали на представление, которое ныне зовут бурлеском, в самого низкого пошиба мюзик-холле в районе Луп: опилки на полу, большая барная стойка вдоль одной стены шумного зала, оркестровая яма и галерея, под завязку набитая развязными молодчиками и их крикливо разодетыми спутницами. Воздух был мутным от дыма, как и программа. Но в целом представление получилось первый сорт: комики в длинных плащах и с красными носами распевали похабные куплеты, а потаскухи с жирными бедрами трясли своими прелестями перед оркестром. Элспет, нацепив на себя самую идиотски-наивную из своих масок, делала вид, что не понимает ни слова, на я-то знал, что, когда главный клоун выдавал очередную из шуточек, способных смутить пьяного матроса, она за веером отчаянно удерживала неподобающие истинной пресвитерианке взрывы хохота, ставившие под угрозу целостность корсета. Пока разыгрывались «живые картины» («Сцены из жизни султанского сераля», «Запретный Париж» и «Мечты африканской девушки-рабыни о невинности»), Элспет лениво обмахивала себя и разглядывала люстру. Большую часть представления Пятнистый Хвост наблюдал с каменным лицом, только в глазах во время «живых картин» вспыхивал иногда огонек, но когда дошло до фокусника, он одобрительно взревел, двинул мне локтем под ребра и радостно пристукивал кулаком при каждом трюке. Каждая исчезнувшая карта, появившийся кролик или умножившийся платок вызывали восторженные вопли: «Иньун! Хоэка! Хопидан! Вах!», а когда в финале представления из изрешеченного пулями и шпагами ящика появилась целая и невредимая симпатичная ассистентка, великий вождь брюле-сиу вскочил с места, вскинул руки к потолку и разразился торжествующим ревом.

Фокусник, поделился со мной Хвост на выходе из театра, – это величайший шаман в целом свете. Вах! Этот человек одарен превыше прочих смертных: сам Великий Отец не более чем младенец по сравнению с ним. И почему этого знахаря не сделали президентом? Вождь был впечатлен настолько, что на обратном пути отослал на облучок Джека Мокасина, чтобы иметь возможность во всех восторженных подробностях поведать нам в кэбе о каждом увиденном фокусе. По крайней мере мне и Юному Фрэнку Стоящему Медведю, так как Элспет слушала с вежливым непониманием. Что до прочего, говорил Пятнистый Хвост, шоу было так себе, если не считать «живых картин» – была там одна девчонка с рыжими волосами, которую он охотно взял бы в свое типи, да и та черная красотка из «Мечты рабыни» напомнила ему девиц, что ехали в моем фургоне в сорок девятом. «Пускающий Ветры и не подозревал – не так ли? – добавил он со смущенной улыбкой, – что мы с воинами двое суток шли за караваном в надежде украсть одну из девушек, но Голубоглазый Вуттон смотрел в оба. Хех-хех!»