Юрий Долгорукий и византийская принцесса - Павел Загребельный (1972)

И снова Дулебу показалось, будто он слышал этот голос, и слышал совсем недавно, он до сих пор еще смотрел на копье, которое еле заметно вздрагивало от удара, и копье это тоже напоминало ему знакомое, не нужно было и углубляться в далекие воспоминания, загадочная первая ночь в монастыре игумена Анании стояла у него перед глазами, не верилось лишь, чтобы этот слепой и, собственно, беспомощный человек смог пробраться за монастырские стены, найти каменный скит, выманить за дверь его, Дулеба, и ударить копьем насмерть. Но все было то же самое: и грубый голос, и большое копье, и умелый бросок на голос в темноте, ибо слепому все равно светит ли солнце на дворе, или стоит темная ночь. Для него вокруг вечная ночь, и он как-то научился в этой вечной ночи попадать страшным оружием так, как не сумел бы и зрячий.

– Дорогой мой, – обратился к Иванице уже и сам воевода, – слушай, что тебе говорит этот человек.

– Вот уж, – беспечно ответил Иваница. – Не привык я, чтобы вот этак издевались над отроковицами.

– Она его дочь! – крикнул Петрило. – Знай и не вмешивайся!

– Дочь – это ничего. Однако не допущу. Хочешь, чтоб я за тебя постоял? – спросил он девушку.

– А вот и не хочу! – сказала она голосом вовсе не таким, как кричала из-за дубового щита.

– Почему не хочешь?

– Не хочу, чтоб тебя убили.

– А меня убить нельзя, – засмеялся Иваница. – Вон Дулеб, княжий лекарь, он тебе скажет, что Иваницу убить нельзя.

– Князь попытался защитить меня, да и его убили, – сказала девушка голосом грустным и безнадежным.

Вот оно! Слово молвленное! Тут не избегают этого слова, не обходят его вокруг да около, здесь звучит оно во всей своей неприкрытой наготе и неотвратимости.

– Князя? – подошел к девушке Дулеб. – Ты молвила – князя?

– Молвила – и ладно. Убили его. А тоже хотел меня защитить.

– Князя Игоря?

– Других еще не убивали.

Дулеб чуть было не спросил: «А разве и еще должны убивать?» – но своевременно удержался, взглянул на Войтишича. Тот тоже посмотрел на княжьего лекаря и развел руками, словно бы хотел произнести свое излюбленное: «А будь оно все проклято!»

– Так получается… – У Дулеба даже дыхание перехватило от нетерпения. – Получается, это как же?