Укрощение королевы - Филиппа Грегори (2015)

– Я думал, он просто флиртовал. Не ты одна не придала этому значения. Ведь кроме тебя есть Кэтрин Брэндон и Мэри Говард… я и подумать не мог, что он настроен серьезно.

– Он благоволит к моему брату куда больше, чем тот заслуживает. Видит Бог, Уильям был назначен смотрителем границы не за свои выдающиеся способности.

– Да он в отцы тебе годится!

Я горько улыбаюсь:

– Кто же из мужей откажется от молодой невесты? Знаешь, мне кажется, он положил на меня глаз еще до смерти моего мужа, упокой Всевышний его душу.

– Я так и знал! – Томас со всего размаху бьет по столбу, поддерживающему полог кровати. – Я так и знал! Я видел, с каким выражением он следил за тобою, когда ты проходила мимо. Я видел, как он отправлял тебе то такое угощение, то сякое, когда вы были за столом, и как облизывал ложку своим мерзким языком, если ты пробовала это блюдо… Мне невыносима мысль о том, что ты окажешься с ним в одной постели и он будет творить с тобой все, что захочет.

Я чувствую, как у меня перехватывает горло, и стараюсь сглотнуть, чтобы справиться со страхом.

– Я тоже об этом думаю. Мне страшно. Этот брак будет гораздо хуже, чем его ухаживания. Сейчас-то все похоже на дурную пьесу с неумелыми актерами и мной в одной из ролей. Только я вот не знаю своей партии. Как же мне страшно… Господи, Томас, я и сказать тебе не могу, как мне страшно! Последняя королева, она… – и голос меня подводит. Я не могу назвать ее имени. Екатерина Говард погибла, обезглавленная за прелюбодейство, всего лишь год назад.

– Не бойся этого, – утешает меня Томас. – Тебя тогда здесь не было, ты не знаешь, что за женщина была эта Екатерина Говард. Она сама себя погубила. Он никогда не причинил бы ей зла, если б она не вызвала его гнев сама. Она была настоящей шлюхой.

– А как ты думаешь, кем сочтет он меня, увидев вот в таком виде?

Между нами повисает натянутая тишина. Он смотрит на мои руки, которыми я обхватила колени. Я начинаю дрожать. Томас приобнимает меня за плечи и чувствует мою дрожь. Он выглядит потрясенным, словно мы только что услышали свои смертные приговоры.

– Он не должен тебя в этом заподозрить, – говорит Томас, кивая на камин и освещенную свечами комнату, вместе с кроватью и смятыми на ней простынями, источающими предательский аромат ночи страсти. – Если он когда-либо спросит у тебя об этом – отрицай все. Я тоже все буду отрицать, клянусь тебе. Он не должен услышать о нас ничего, даже отдаленной сплетни. Даю тебе слово, что от меня он о нас не узнает. Мы с тобой никогда не будем об этом говорить. Никому. Мы не дадим ему ни малейшего повода для подозрений, мы поклянемся все хранить в тайне.

– Даю слово. Я ничего не скажу, даже если меня будут пытать на дыбе.

– Дворян на дыбе не пытают, – мягко улыбается Томас и обнимает меня с огромной нежностью. Затем укладывает меня на кровать, укутывая меховым покрывалом и ложится рядом со мною, опирая голову на руку так, чтобы видеть меня.

Кончики его пальцев скользят от мокрой от слез щеки, по шее, к груди, по животу и бедрам, словно он старался запомнить мое тело, со всеми подробностями, чтобы никогда его не забыть. Потом опускает лицо к моей шее и глубоко вдыхает запах моих волос.

– Это наше прощание? – спрашивает он, касаясь губами моей кожи. – Ты ведь уже все решила, маленькая упрямая северянка… Ты уже все для себя решила, сама. И пришла только для того, чтобы попрощаться…

Конечно, это было прощание.

– Кажется, я умру, если ты меня бросишь, – предупреждает меня он.

– Ну, мы оба умрем, причем наверняка, если я этого не сделаю, – сухо отвечаю я.

– Да уж, как всегда, не в бровь, а в глаз.

– Я не хочу лгать тебе, особенно сегодня. Мне придется провести всю свою оставшуюся жизнь во лжи.

Томас внимательно рассматривает мое лицо.

– Ты очень красива, когда плачешь, – замечает он. – Особенно когда плачешь.