Остров пропавших душ - Ник Пиццолатто (2010)

– Вы хорошо ее знали? Мою сестру? – Голос ее спотыкается на последних двух словах.

– Думаю, что да. – Я изучаю оттенок волос Тиффани – он напоминает высохшую прерию в летний зной – и ее высокие скулы и широко открытые глаза. – А какой рекламой ты занимаешься?

– Простите?.. Я… я разрабатываю веб-страницы в Интернете, логотипы компаний. Всякое такое.

– Я бывал в Остине. Правда, давно это было. «Бартон Спрингс»[71] все еще на месте?

– Да. Простите, вы что-то говорили об аварии.

– Музыка в Остине тоже ничего себе. Тебе нравится хорошая музыка?

Девушка наклоняет голову набок и смотрит мне прямо в лицо. Мне так больно видеть ее, что я радуюсь, когда слышу свисток закипевшего чайника и возвращаюсь на свою кухоньку. Грудь у меня болит. Руки, которыми я держу чайник, дрожат, и капли кипятка падают на плиту.

– Послушайте, – слышу я ее голос из соседней комнаты, – мне просто необходимо знать… – Тиффани кашляет, пытаясь подавить эмоции.

Я наливаю воду в две кружки с пакетиками «Липтона» и жду, пока они заварятся.

– А у тебя есть еще братья или сестры? – спрашиваю я. – Ну, в той семье, в которой ты выросла?

Она такая молодая и настоящая, что говорю я с большими паузами.

Ее рот приоткрывается от нетерпения.

– У меня есть младший брат, – отвечает она. – Он тоже приемный.

– И как его зовут?

Тиффани поднимает руку ко лбу и рот ее напрягается.

– Простите… но почему вы мне не отвечаете? Пожалуйста. Я ничего не понимаю.

Молчать больше невозможно, и я понимаю, что не смогу утаить от нее ее историю.

Если я расскажу ей всю правду, то, может быть, хоть это освободит меня от моих обязательств. Может быть, если я сообщу правду тому, для кого она предназначена, то эти замерзшие звезды у меня в груди наконец растают?

И тут я понимаю, что не буду врать ей. Я расскажу ей все: про Рокки, про ее отца, про дом Зинкевича, про людей из Нового Орлеана и про то, что они сделали.

И в этот момент я пугаюсь за нее. И думаю: не волнуйся, детка, скоро эта пустота в твоем сердце заполнится, но тебе надо будет собрать все свое мужество, чтобы выслушать правду. Услышать о тех временах, которых ты не помнишь. Но которые, тем не менее, оставили в твоей душе таинственные шрамы.

– Хорошо, – говорю я и вытираю рот. – Хотя это и малоприятно.

– Что именно? – спрашивает Тиффани, и под ее сердитой гримасой становятся заметны слезы, которые она в отчаянии пытается сдержать.

Я сбрасываю снимки на пол и сажусь рядом с девушкой.

– Я все расскажу тебе о ней и о том, что с нами произошло. Хорошо? Но у меня есть условие. – Я похлопываю Сэйдж по голове, чтобы Тиффани не могла догадаться, о чем я думаю. – После того как я закончу рассказ, ты немедленно уедешь. Приближается шторм, и тебе надо убираться из города. Немедленно. Сразу же после того, как я закончу.

– А вы что, уезжаете? Тогда я могу вернуться позже.

– Нет. Я все расскажу тебе прямо сейчас. Но после этого ты немедленно уедешь. И сделаешь мне одно одолжение.

– Какое?

– Ты заберешь с собой эту собаку.

– Ну-у-у… хорошо. Я не…

– Это мои условия, и других я не предложу.

Тиффани смотрит на Сэйдж и, подняв ее морду, чешет ей за ухом.

– Хорошо. Договорились.

– Клянешься?

– Да. Ну конечно.

Тиффани кивает и вытирает глаза. Она выросла высокой, с сильным, рельефным телом – на такую женщину оборачиваются на улице. Сейчас она погрузила пальцы с красными ногтями в светло-коричневую шерсть Сейдж и, наклонив голову, ждет, когда я начну свой рассказ.

– Вторая девушка на фотографии – не твоя сестра. Это твоя мать. Не суди ее слишком строго. Жизнь у нее была очень тяжелая. – Я делаю неожиданное неуклюжее движение и накрываю ее руку своей изуродованной лапой. – Но однажды она совершила смелый поступок.