ТАСС уполномочен заявить - Семенов Юлиан Семенович

— Я просил проверить, а не посмотреть, и покачать каждое колесо — хорошо ли креплены болты. — Славин протянул служителю доллар, тот каким-то неуловимым движением взял его и, словно фокусник, обрушился на корточки.

— Эй! — рассмеялся Славин, когда «фиатик» начал ходить ходуном. — Я же не просил вас переворачивать машину!

— Она устойчива, сэр. Я хочу удостовериться на все сто, — ответил служитель. — Правый передний баллон перенакачан, может рвануть, я подспущу до одной девяносто, у вас два сорок.

Славин рассчитал, когда на дальнем перекрестке зажжется зеленый свет и устремится поток машин; врубил скорость, рванул с места и вывернул в обратном направлении; люди в «мерседесе» растерялись — развернуться не было никакой возможности, шел встречный поток; Славин свернул в переулок, заехал во двор маленького отеля, зашел в бар, заказал кофе и только через полчаса сел за руль — на «хвосте» никого не было, его потеряли. «Вы сами виноваты, ребята, — думал о наблюдении Славин, — вините себя. На меня не сердитесь, не надо, я не нагличал, я просто-напросто повернул назад… В следующий раз оставляйте машину сзади, зачем полезли вперед? Не надо так однолинейно думать о том, за кем вас поставили смотреть…»

…Славин нарушил правила в пятый уже раз, когда наконец полицейский остановил его. Жара была невероятной, солнце раскалило автомобиль, асфальт был расплавлен, казалось, что идешь по весеннему льду на последней рыбалке, когда особенно хорошо клюют щуки возле Завидова, только там ощущаешь холод и запах свежепростиранного белья, а здесь дышать было нечем и пятки жгло через подошвы ботинок, будь этот экватор трижды неладен…

— С какой скоростью вы ехали, сэр? — едва дотянувшись до козырька, спросил потный полицейский.

— С превышенной, — ответил Славин.

— Хорошо, что вы сразу признаете свою вину. Вашу водительскую лицензию, пожалуйста…

Славин похлопал себя по карманам:

— Казните — забыл…

— Казнь отменена в республике, — ответил полицейский.

«А на наших орудовцев такое выражение действует немедленно, — машинально отметил Славин. — Возможность помиловать угодна национальному характеру, прав Федор Михайлович, высоко прав».

— Что же делать? — спросил Славин.

— Ехать в участок, сэр. Я должен выяснить вашу личность.

Этого-то Славин и добивался.

В участке он с полчаса просидел в темном коридоре; кондиционер не работал, духота была немыслимой; старик полицейский, выполнявший, судя по всему, роль дежурного, с трудом боролся с дремотою.

— У вас всегда приходится так долго ждать? — спросил Славин.

— Отдохните, — ответил старик. — Здесь не так печет солнце.

— Зато воздуха нет.

— Воздух есть всюду, — возразил старик. — Даже в море, как говорит мой внук, тоже есть воздух.

— А если я попрошу офицера ускорить выяснение моего дела, — спросил Славин, — он не рассердится на меня?

— Он на вас не рассердится, потому что врач все равно на обеде.

— Мне не нужен врач, я же не был в аварии.

— Врач нужен всем, сэр, кто попадает к нам. Врач должен выяснить, не пьяны ли вы, не страдаете ли болезнью зрения, не принимали ли вы снотворных лекарств накануне…

Доктором оказалась молоденькая африканка; двигалась она стремительно, но в то же время как-то округло, словно тело ее было скреплено шарнирами, придававшими заданную пластику каждому жесту, даже тому, когда она указала Славину на стул в углу медицинского кабинета, где было еще более душно, оттого что два маленьких окна были зашторены толстой черной материей.

— Пили алкоголь? — осведомилась доктор. — Сколько? Когда?

— Вчера пил виски.

— В какое время?

— Днем.

Врач поглядела на часы:

— Если в два, то анализ крови покажет следы опьянения и я буду вынуждена лишить вас лицензии.

— Вы или офицер полиции?

— Мы неразделимы, сэр.

— А за что еще вы можете лишить меня лицензии?