Изумрудный шторм - Уильям Дитрих (2010)

Наше благополучное прибытие на остров Антигуа, который являлся английской колонией в Карибском море, было уже своего рода чудом с учетом того, какая борьба разгорелась между Британией и Францией. Я часто размышлял над популярностью войн, дивился этому стремлению стран и народов покрыть себя якобы неувядаемой славой, устроив безумную резню. Десять тысяч смертей – ради того, чтобы слегка изменить границы! Но суть состоит в том, что на войнах многие зарабатывают, и нигде не удается так быстро сколотить или потерять целое состояние, как на море. Корабли становятся пешками в этой игре, и в первые две недели после начала войны нас то захватывали силой, то отпускали. Мы начали путешествие на старом торговом корыте, затем вынуждены были пересесть на корсарское французское судно, а позже оказались на борту британского фрегата.

Из Лондона мы с Астизой выехали почтовой каретой в Портсмут, чтобы уже оттуда отплыть в Вест-Индию на торговом бриге под названием «Королева Шарлотта» в надежде опередить наступление боевых действий. Это судно занималось регулярными перевозками разных товаров, и сейчас на борту у них были китайский фарфор, мебель и ткани – все это предполагалось обменять на сахар, черную патоку и ром. Однако спешили мы зря: нам пришлось проторчать в Портсмуте еще целую неделю. Капитан «Шарлотты» ждал попутных ветров и еще, как выяснилось позже, начала войны. Астизу лихорадило от волнения за судьбу сына, она стала страшно раздражительной, и оба мы понимали, что попали в эту передрягу из-за того, что слишком задержались в Париже. Подобно многим супружеским парам, у нас не было привычки высказывать друг другу все свои претензии, и напряжение от этого только нарастало. Я проявлял внимание и заботливость, но жена моя оставалась холодна. Она была вежлива, а я упрямо отказывался признавать свою вину.

Я должен был вернуть нашего мальчика. Думая об этом, я долго расхаживал по пирсу, пытаясь угадать направление ветра. Возможно, паровые двигатели – не столь уж и безумная идея. Я до сих пор носил на шее увеличительное стекло, призванное подтвердить подлинность моего изумруда, так что меня никоим образом нельзя было обвинить в отсутствии оптимизма. Я также хранил медальон – знак доверия от Наполеона. И при всем при этом не был ни на чьей стороне – только на своей. Примыкал то к одной стороне, то к другой и не доверял никому. И не только потому, что каждый человек казался мне потенциальным врагом – просто можно было окончательно запутаться и не понимать, за кого стоишь. После выхода в отставку я собирался совершить еще один шаг – стать несгибаемым американским патриотом, верой и правдой служить своей стране и поддерживать ее политику, сколь бы безумной она ни была, влиться в дружный коллектив соседей, считающих, что я мыслю в точности так же, как и они. Даже при том, что размышлять и думать там будет особенно не о чем.

И вот, наконец, 18 мая мы отплыли и начали продвигаться к югу, заходя по пути в торговые африканские порты и не ведая о том, что как раз в день нашего отплытия начались военные действия. А потому буквально через неделю наш корабль захватило французское корсарское судно под названием «Грасиез» – бригантина, на которой оказалось с дюжину пушек. Корсары – это те же пираты, только легальные, с лицензией; они приносят немалый доход властям, которые разрешают им пиратствовать. Эти разбойники первым делом отстрелили нам нос. Наш капитан ответил одним пушечным выстрелом с кормы – это было для него делом чести, не более (он так тщательно прицелился, чтобы специально промахнуться и не раздражать французов), и наше судно сменило флаг без всякого кровопролития. И вот мы под надзором французской команды и с капитаном-англичанином, надежно запертым в своей каюте, отправились под конвоем еще двух судов к Бресту. Ночами мне снились кошмары о том, как мы с Астизой вернулись в Фор-де-Жу, но уже в качестве заключенных, а не освободителей.