Ассимиляция - Джефф Вандермеер

Но хруст стекла не прекращался, стекло хрустело, и источник этого звука находился где-то по ту сторону стены, продвигаясь все дальше, приковывая к себе его внимание. Сапоги? Ботинки? Голые ноги? Нет. Когти? Копыта? Реснички? Плавники? Он подавил дрожь. Удастся дотянуться до ножа? Нет. Если бы он смог дотянуться до ножа вовремя, если бы нож тут смог чем-то помочь, всего этого бы не случилось, хотя нет, случилось бы, потому что могло быть только так. Прорыв границы, только никакой границы нет. Все начиналось так медленно, словно долгое путешествие, имеющее какой-то смысл, а теперь всё понеслось кувырком. Слишком быстро. Как дыхание, что становилось светом, превращалось из тумана в лучи, доходящие до самого горизонта, но не забирающие его с собой. Что там, по ту сторону разрушенной стены? Какое-то новое существо? Или старое? Но не ошибка. Осталось ли в этом создании что-то от человека, с которым он был знаком лишь косвенно, через ее копию? Он узнавал эти глаза.

И вот некая часть этого нечто подмяла его под себя, обездвижила, придавила к полу с такой силой, что он вскрикнул. Что-то вроде затмения в голове, плотного, осязаемого, подавляющего волю. Оно обшаривало его сознание в поисках чего-то неведомого, заставляло его вглядываться в глубины собственного разума и находить то, что оставил там Лаури, ужасающие, непоправимые вещи, и свидетельства того, что мать помогала ему. «Ну-ка, проверь сиденья на мелочь» – так вроде бы говорил дедушка Джек? Или не говорил? Грубые очертания пистолета в его руках, алчный взгляд дедушки Джека, но даже это детское воспоминание казалось туманным, как дымок от сигареты человека, стоящего в тени, в дальнем конце длинной темной комнаты.

Эти тысячи глаз рассматривали его, читали с огромного космического расстояния, словно биолог одновременно существовала здесь и где-то на другом конце Вселенной. Ощущение, что тебя видят, а потом облегчение и в то же время острое разочарование от того, что оно отпустило, словно выплюнуло тебя. Отвергло.

А потом раздался звук – словно что-то прошило небо и нырнуло в волны, и это ужасное давящее ощущение начало ослабевать, и страшная боль в костях стихла, и он превратился в грязное и жалкое отвергнутое человеческое существо, рыдающее на полу разрушенного маяка. И вернулись слова, такие как сопутствующий ущерб, и сдерживание, и контратака, и он повторял их, как заклинания, как некие магические формулы, которые работали в том далеком мире, но только не здесь. Он снова контролировал себя, но это было бессмысленно. И скульптуры отца, что стояли на старом заднем дворе, падали одна за другой, точно кегли. Шахматные ходы, которыми они обменивались с отцом в последние его дни, незадолго до смерти. Давление фигуры, которую он сжимал в пальцах, и пустота, когда разжимал.

Потом тишина. Полное отсутствие каких-либо звуков. И в этой тишине вернулась ясность, закружила, глядя на него в упор, как левиафаны из сновидений, возможно, даже не понимая, что она защищает, внутри кого живет.

Но он-то знал, что теперь никогда этого не забудет.

И только позже, гораздо позже, послышались знакомые шаги и знакомый голос. Грейс, подбирающая книгу с пола, протянула ему руку.

– Идти сможешь?

Сможет ли он идти? Он чувствовал себя как старик, которого свалил с ног удар невидимого кулака.

– Да, идти смогу.

Грейс протянула ему книгу, он взял ее, поначалу нехотя.

– Надо добраться до площадки на лестнице.

В стене первого этажа зияла огромная дыра. В нее заглядывала ночь. Но маяк все же устоял.

– Да, до площадки.

Там он будет в безопасности.

Он никогда больше не будет в безопасности.