Вооружен и опасен: От подпольной борьбы к свободе - Ронни Касрилс (2005)

На процессе в Питермарицбурге Билли Нэйр и Кеник Ндлову получили по 20 лет тюрьмы, Эбе – 15 лет и Дэвид – 8 лет. Все обвиняемые находились в ходе процесса в приподнятом настроении. Главным свидетелем обвинения был Бруно. Стефен Мчали также дал обвинительные показания. Бруно также выступил с показаниями на Ривонийском процессе, на котором Нельсон Мандела и другие были приговорены к пожизненному заключению. Мы узнали об этом приговоре в Одессе. Элеонора сообщила, что Расти Бернштейн был признан невиновным и что он и Хильда бежали из страны. Они проехали через Дар-эс-Салам по пути в Лондон. Хильда привезла Элеоноре приветствие от Брама Фишера.

Наше время вместе пролетело слишком быстро. Когда Амброз сообщил мне, что я могу встретиться с Элеонорой, он добавил с хитрым и злобным видом: «Солдат может многое сделать в один день». На деле же мы нуждались прежде всего во времени, чтобы обсудить, что делать с Бриджитой. Я был в сумрачном настроении, оставляя Элеонору с проблемой, которая теперь выглядела гораздо более серьёзной, нежели мы ожидали. Мы расстались, не будучи уверенными в нашем будущем и без практического решения в отношении Бриджиты.

На следующее утро обитатели лагеря Манделы поднялись до рассвета и погрузились в несколько грузовиков. Амброз был тут как тут и сообщил нам, что мы направляемся в транзитный лагерь в глубине страны и что это будет первый этап нашего возвращения домой. В середине дня мы сделали остановку в небольшом городке и товарищи, с несколькими шиллингами в кармане каждый, получили пару часов для того, чтобы отдохнуть и размяться. Я сидел в грузовике один, впервые чувствуя отстранённость, пока мои товарищи веселились в городе. Насколько я питал отвращение к Амброзу за его плотоядное отношение к моей встрече с Элеонорой в предыдущий день, настолько я не испытывал неприязни к моим коллегам, у которых не было возможностей для половых связей в Советском Союзе. Когда они вернулись в грузовик, подначивая друг друга на русском языке и на «tsotsi taal», я почувствовал, что моё настроение начинает подниматься.

Я провёл некоторое время в лагере, который был расположен в Конгве, около узловой железнодорожной станции, обслуживавшей во время войны английскую плантацию арахиса. Мы поднимались до рассвета, делали зарядку и бегали на длинные дистанции. В течение дня мы были заняты строительством учебных классов, казарм и клуба. Некоторые из товарищей задавались вопросом, зачем всё это делалось столь основательно, если Амброз сказал, что наше пребывание здесь будет иметь временный характер. Он подтвердил свои слова, но добавил, что было бы логично иметь здесь постоянную структуру для будущих потребностей. Стало ясно, что ему нельзя доверять. Наше раздражение усиливало то, что по вечерам он ездил в город, где пьянствовал до глубокого вечера с местными торговцами. Когда мы возвращались с утреннего бега, то видели, как он бродил по лагерю в халате и шлёпанцах. Учитывая мои высокие представления о том, каким должен быть партизанский командир, я почувствовал, что отношусь к нему всё хуже и хуже. К этому времени товарищи начали проявлять нетерпение по поводу задержек с возвращением домой. Разгром нашей подпольной сети сделал возврат в Южную Африку более трудным. Амброз был одним из тех руководителей, которые, вызывая ложные ожидания, усугубляли проблему. Он стал настолько непопулярен, что позже был заменён на Джо Модисе. В нашей ежедневной жизни потихоньку появлялись признаки авторитаризма, особенно в отношении ежедневной физического подготовки, которая уже граничила с наказанием. Однако я был хорошо подготовлен и отбрасывал свои сомнения, думая, что мы, в конечном счёте, готовимся к тяжёлой партизанской войне.