Троянская тайна - Воронин Андрей Николаевич (2007)

Из щели между гаражами, где стояла "хонда", была хорошо видна освещенная асфальтовая дорожка, что вела к подъезду Митрофановой. Там, прямо под фонарем, лежало, широко разбросав руки, тело Буры – человека, который, вероятнее всего, убил ее отца. Но Ирина не испытывала по отношению к этому подонку ровным счетом никаких чувств. Он был всего-навсего инструментом, таким же, как нож, что валялся в метре от трупа, весело поблескивая в мертвенном зеленовато-голубом свете мощной ртутной лампы. Им можно было обстрогать какую-нибудь деревяшку, или нарезать колбасы, или убить человека – все зависело от того, в чьих руках он окажется.

Прошло, наверное, минут десять, прежде чем Ирина поняла, что попусту теряет драгоценное время. Вот-вот должна была подъехать милиция; существовала реальная угроза того, что она столкнется с милицейской машиной, едва успев покинуть свое убежище. Она потянулась к замку зажигания и увидела, как трясется рука. Ехать в таком состоянии нельзя; кроме того, на соседнем сиденье лежал пистолет. Если ее поймают здесь с оружием...

Ирина закусила губу. Она была напугана, но испуг, как ни странно, принес облегчение: это было нормальное человеческое чувство. И она принялась методично расчленять свой испуг, раскладывать его по полочкам, с неожиданным удовольствием отмечая, что способность мыслить осталась при ней, а не погибла под обломками обрушившейся на нее катастрофы. "Давай-ка поспокойнее, – сказала она себе. – Бояться нечего. Ну, допустим, тебя здесь поймают и найдут пистолет. Ну и что? Бура убит из другого оружия – скорее всего из того здоровенного "кольта", который был тогда у Сиверова, – и это, я думаю, поймет любой дурак даже без баллистической экспертизы. И вообще, как только я соображу, что меня заметили, сразу же позвоню Потапчуку или тому же Сиверову, и они все уладят в течение пяти минут, так что меня даже расспросить как следует не успеют. Да и о чем меня расспрашивать? Ничего не видела, ничего не знаю. Спала. Выпила лишнего за ужином, заехала в какой-то двор и решила вздремнуть, чтобы не ездить по улицам в пьяном виде. В высшей степени разумный поступок, продиктованный глубоким уважением к правилам дорожного движения... Бред, конечно, но кому какое дело? Да и кто меня тут заметит? Стоянка, гаражи, машина между гаражами – все нормально, все как всегда. Да и ночь ведь, темно..."

Тело Буры все так же лежало на освещенном пятачке асфальта между двумя скамейками, на которых днем, наверное, бывало полным-полно старушек. Из подъезда так никто и не вышел, и, присмотревшись, Ирина заметила, что освещенных окон в доме почти не осталось. У нее на глазах свет погас еще в одном окошке, потом в двух, почти одновременно. Дом возвращался к потревоженному ночным происшествием сну, и до Ирины вдруг дошло, что милицию скорее всего так никто и не вызвал. В самом деле, кому это надо? Шум уже прекратился, спать больше никто не мешает, а помогать милиции, как известно, себе дороже...

Ирина смотрела на темный дом с освещенными окнами лестничных клеток и думала о том, что москвичи за последние полтора-два десятка лет очень далеко продвинулись по пути эволюции, превратившись в какую-то особую расу, полностью лишенную таких устаревших пережитков позапрошлого века, как человеколюбие и сострадание к ближнему. И пока она размышляла об этой ерунде, решение пришло к ней само собой – Ирина поняла, куда ей следует отправиться и что сделать, прежде чем поставить в этой истории жирную точку.

Она зажгла сигарету и не спеша выкурила ее до самого фильтра, а потом включила двигатель и, не включая фар, покинула свое убежище. Ничего не случилось; свернув за угол, она зажгла свет, врубила музыку на полную мощность и дала газ.