Четыре фрейлины двора Людовика XIV - Октав Фере

Отдых был устроен в павильоне, бывшем в то время единственной резиденцией короля в Марли. Там было приготовлено великолепное угощение; король, сойдя с лошади, подал руку прекрасной амазонке, которая, грациозно опираясь на нее, соскочила с лошади с лёгкостью молодой пастушки. После чего король, не замечая никого и ничего, кроме неё, и держа её за руку, подвел её к столу, где она заняла своё место по левую его сторону.

Подобное нарушение законов не имело большой важности во время охоты и бесцеремонного угощения. Все принцессы оставались в Версале, подле королевы, и без того всегда слабое здоровье которой становилось день от дня всё хуже.

По желанию короля, всей прислуге было роздано огромное количество мяса и вина, все же камер-фрейлины и прочие дамы, не имевшие места за столом его величества, размещались кое-как кругом.

Олень всё ещё не был загнан, но король, видимо, и не думал об этом; издали же всё-таки раздавались звуки труб и голоса охотников, которые продолжали стараться загнать беглеца поближе к королевскому павильону.

– Ну, что же, моя прелестная охотница, – спросил Людовик XIV, – что скажете вы об этой прогулке? Довольны ли вы своим днем?

– Все прекрасно, государь, где вы присутствуете.

– Как! И этот гадкий павильон также? – сказал он, смеясь.

– Также и этот павильон, я не видывала ничего, что бы мне нравилось более этого привала.

– Вы мне подадите наконец мысль построить здесь замок.

– И сделайте это, государь, вам ведь стоит лишь сказать только слово, чтоб творить чудеса.

– Конечно, я и скажу его, но только при том условии, если вы позволите выстроить его в вашу честь.

– Нет, Государь, в вашу честь, и чтоб тогда уже более не называли его просто Марли, но для увековечения этого прекрасного воспоминания.

– Клянусь честью, сударыня, вы восхитительны, и я вам повинуюсь.

После этого, встав из-за стола, что служило сигналом общему окончанию обеда, он взял и поцеловал её руку. Потом, обратившись к г-же Монтеспан, от которой он, уже по опыту, ожидал ревности, сказал:

– Маркиза, я обязан вам этим прелестным днем, позвольте же вас также поблагодарить.

И при последних словах, он также поцеловал и её руку, но заметна была большая разница в этих двух поцелуях; один походил на восходящее солнце, другой же, напротив, на заходящее.

Но что же мы молчим о свидании с женихом? О слове, данном храброму и благородному Алену де Кётлогону? Мы уже хотели было поступить почти также, как и его легкомысленная и честолюбивая невеста, мы почти забыли о нем!

Чем же руководствовался этот Вретонец с своими идеями вечной верности и невыразимой преданности, выбрав для своего обожания самую надменную женщину при дворе, в котором сильно вкоренилось тщеславие и господствовало там, как трава, растущая зиежду мостовой на королевском дворе в Версале!

Глава седьмая

Любовные заботы. – В лесу. – Слепой и безрукий. – Ужасная встреча. – Слепой ясно видит!

Ален был не один. Один он не пришел бы. Он имел при себе, точно надзирателями, своих товарищей и добрых друзей Шарля Севиньи и Генриха-Ротелина.

Отправляясь на эту прогулку, они все надеялись воспользоваться сотнями случаев, нередко представляющимися в прогулках этого рода, чтобы присоединиться к своим возлюбленным, побеседовать с ними и повеселиться.

Разве накануне Мария Фонтанж не обещала этого, равно как и её подруги Анаиса и Клорида?

Да, но коварные увёртки маркизы Монтеспан пошли как раз наперекор всему.

Если бы ничего не противодействовало желаниям обоих молодых влюбленных офицеров, состоящих при дворе, то они имели бы свободное время приблизиться к своим красавицам и с ними побеседовать, потому что общее внимание было обращено в это время на другое, более высокое, чем они; оживление и пылкость короля бросалось ясно всем в глаза, и общие взоры обращались к светилу, пробудившему всех.