Этим утром слабые лучи солнца, тронувшие основания колонн, высветили начавшую меркнуть красоту Джулиано. Он вышел к ранним гостям с нечесаными волосами, в наспех наброшенной одежде, с налитыми кровью глазами. Впервые на памяти Барончелли юноша не улыбался. Он двигался медленно, как человек, отягощенный массивными латами. «Икар, – подумал Барончелли. – Он воспарил чересчур высоко, а теперь упал, опалив крылья, на землю».

Джулиано заговорил, его мелодичный голос сегодня звучал хрипло.

– Добрый день, господа. Насколько я понял, кардинал Риарио оскорблен моим отсутствием на мессе.

Барончелли вдруг стало трудно дышать, и сердце готово было выпрыгнуть из груди. Джулиано выглядел как смиренный агнец на заклании. «Он знает. Этого не может быть. И все же… он знает…»

– Простите, что побеспокоили вас, – произнес Франческо де Пацци, виновато сложив руки. – Мы явились по воле мессера Лоренцо…

Джулиано вздохнул.

– Понимаю. Бог свидетель, мы должны делать все, чтобы Лоренцо был доволен. – На секунду он стал прежним, а затем добавил с самой искренней тревогой: – Я только надеюсь, еще не слишком поздно убедить кардинала, что я отношусь к нему с величайшим почтением.

– Да, – неторопливо произнес Барончелли. – Мы все надеемся, что еще не слишком поздно. Месса уже началась.

– Так идемте же! – Джулиано махнул рукой, приглашая двинуться к выходу.

Когда он поднял руку, Барончелли заметил, что младший Медичи, одеваясь в спешке, забыл нацепить меч.

Все трое вышли из дворца на залитую ярким солнцем улицу.

Хмурый человек, поджидавший в лоджии, бросил взгляд на Джулиано, когда тот проходил мимо.

– Мессер Джулиано, – окликнул он юношу. – На одно слово, это очень важно.

Джулиано оглянулся и, видимо, узнал человека.

– Кардинал, – нервно напомнил Франческо, после чего сам обратился к незнакомцу: – Любезный, мессер Джулиано опаздывает на важную встречу и просит отнестись к этому с пониманием. – С этими словами он взял Джулиано за руку и потащил за собой по виа Ларга.

Барончелли не отставал. Его удивляло лишь то, что руки больше не дрожали, сердце перестало бешено колотиться и дыхание восстановилось, хотя страх до сих пор его не покинул. Более того, они с Франческо все время шутили, пересмеивались, изображая хороших приятелей, чтобы развеселить своего спутника. Джулиано слабо улыбался в ответ на их усилия, но продолжал с трудом переставлять ноги, так что заговорщикам пришлось затеять игривую возню и попеременно то толкать его, то тянуть за собой.

– Мы не должны заставлять кардинала ждать, – по крайней мере трижды повторил Барончелли.

– Признайтесь, любезный Джулиано, – сказал Франческо, хватая своего юного шурина за рукав, – что заставляет вас так вздыхать. Неужели ваше сердце украла какая-нибудь недостойная девица?

Джулиано потупился и покачал головой – не в ответ на вопрос, а скорее показывая, что не желает это обсуждать. Франческо не стал настаивать. Тем не менее он не замедлил шага, и уже через несколько минут они оказались у центрального входа в Дуомо.

Барончелли замешкался. Ему не давала покоя мысль, что Джулиано двигался очень медленно, словно в тяжелых латах. С наигранной импульсивностью он схватил юного Медичи и заключил в крепкие объятия.

– Дружище, – сказал он, – меня волнует, что вы так страдаете. Чем мы можем вас развеселить?

Джулиано снова вымученно улыбнулся и слабо покачал головой.

– Ничем, любезный Бернардо. Ничем.

И последовал за Франческо в собор.

Барончелли тем временем успокоился хотя бы по одному поводу: под туникой у Джулиано не было кирасы.

IV

В то апрельское утро перед Джулиано стояла ужасная дилемма: ему предстояло разбить сердце одному из двух людей, которых он любил больше всех на свете. Одно сердце принадлежало его брату, Лоренцо, другое – женщине.