Дело Ливенворта (сборник) - Анна Грин (1926)

Минуло полгода. Я узнал две вещи: во-первых, что Мэри Ливенворт нравится ее положение наследницы крупного состояния больше, чем что бы то ни было; во-вторых, что она хранит какую-то тайну, которая угрожает ее положению. Какое-то время у меня не было возможности узнать природу этой тайны. Но когда позже я догадался, что это любовь, во мне, как это ни странно, поселилась надежда. Ибо к тому времени я уже изучил мистера Ливенворта почти так же хорошо, как его племянниц, и знал, что в вопросе такого рода он не потерпит возражений, что в схватке этих двух личностей может родиться нечто такое, что даст мне власть над Мэри Ливенворт. Меня беспокоило лишь то, что я не знал имени человека, который был ей интересен. Но вскоре мне повезло. Однажды, месяц тому назад, я сел, как обычно, просматривать почту мистера Ливенворта. В одном письме – забуду ли я его когда-нибудь? – говорилось следующее:

«Хоффман-хаус»

1 марта 1876

Мистеру Хорейшо Ливенворту

Дорогой сэр, у Вас есть племянница, которую Вы любите и которой доверяете, которая стоит всей любви и всего доверия, которое Вы или любой другой человек может ей дать, так прекрасна, так очаровательна, так нежна она лицом, телом, манерами и речами. Но, дорогой сэр, у каждой розы есть шипы, и Ваша роза – не исключение из этого правила. Как она ни мила, как ни очаровательна, как ни нежна, она способна не только растоптать права того, кто доверял ей, но и разбить сердце, ранить душу того, с кем ее связывает долг, кого она обязана чтить и уважать.

Если не верите этому, спросите, глядя в ее жестокое, колдовское лицо, кто такой ее и Ваш смиренный слуга

Генри Ричи Клеверинг

Если бы бомба разорвалась у моих ног или сам нечистый явился по моему зову, я и то был бы поражен меньше. Не только имя, начертанное в конце этих удивительных слов, было неизвестно мне, но и все послание было написано так, будто его автор считал себя ее хозяином, а как вы знаете, я сам надеялся занять это положение. Несколько минут я простоял, терзаемый горчайшей яростью и отчаянием, но потом успокоился, сообразив, что вместе с этим письмом у меня в руках, в сущности, оказалась ее судьба. Другой мужчина, пожалуй, сразу пошел бы к ней и, угрожая передать письмо дяде, попытался бы добиться умоляющего взгляда, если не большего, но я… У меня были планы куда грандиознее. Я знал, что она должна оказаться в совсем отчаянном положении, чтобы я смог надеяться заполучить ее. Она должна чувствовать, что соскальзывает с края пропасти, чтобы ухватиться за первое же предложение помощи. Я решил, что письмо должно попасть в руки моего работодателя. Но оно было вскрыто. Как передать его в таком виде, не вызывая подозрений? Мне представлялся лишь один способ: сделать так, чтобы он увидел, как я его открываю, и решил, что я делаю это только сейчас. Поэтому я, дождавшись, когда он зашел в свою комнату, направился к нему с письмом в руках, по дороге отрывая край конверта. Развернув письмо, я бросил беглый взгляд на его содержание и положил на стол перед мистером Ливенвортом.

– Кажется, это личное, – обронил я, – хотя на конверте пометка не стоит.

Он взял его и, прочитав первые слова, посмотрел на меня. Видимо, убедился по моему выражению, что я не прочитал послание достаточно внимательно, чтобы понять его суть, и, отвернувшись, медленно дочитал до конца, храня молчание. Постояв рядом с ним минуту, я сел за свой стол. Одна минута прошла в тишине, вторая – мистер Ливенворт явно перечитывал написанное. Потом резко встал и вышел из комнаты. Когда он проходил мимо, я рассмотрел его лицо в зеркале. Выражение, которое я увидел на нем, ничуть не уменьшило родившуюся во мне надежду.

Последовав за ним почти сразу, я убедился, что он пошел прямиком к мисс Мэри, а когда через несколько часов вся семья собралась за обеденным столом, я, даже не поднимая глаз, почувствовал, что между ним и его любимой племянницей выросла огромная, непреодолимая стена.