Гитара, кости и кастет. Все эти юноши печальные… (сборник) - Фрэнсис Скотт Фицджеральд (2015)

– Да-да… – согласился он, – как же я забыл! Конечно же это было у кого-то из ваших… Брейкинс? Бейкер?

– Точно, «Забияка» Бейкер! – тут же откликнулся Энсон. – А потом меня засунули в гроб, положили на катафалк, засыпали цветами и повезли!

– Ха-ха-ха, – рассмеялся Ник, – ха-ха-ха!

На этом Ник перестал изображать из себя старого верного слугу, и Энсон поднялся наверх, в вестибюль. Он осмотрелся: встретил взгляд незнакомого портье за стойкой, отвел взгляд и заметил цветок с утренней свадьбы, оставленный кем-то в жерле латунной плевательницы. Вышел на улицу и медленно пошел к площади Колумба, навстречу кроваво-красному солнцу, но вдруг развернулся и, вернувшись к «Плазе», заперся в телефонной будке.

Впоследствии он рассказывал, что в тот вечер трижды пытался мне дозвониться, и вообще стал звонить всем, кто мог оказаться в тот день в Нью-Йорке: приятелям и подругам, которых не видел уже несколько лет, даже какой-то натурщице времен его учебы в университете, чей записанный поблекшими чернилами номер нашелся в записной книжке – на центральной станции сказали, что эту телефонную станцию давно закрыли. Его поиски в конце концов сместились за город, и он стал вступать в краткие и разочаровывающие беседы с вежливыми дворецкими и горничными. Мистер и миссис такие-то? Уехали в гости, кататься на лошадях, плавать, играть в гольф, отплыли неделю назад в Европу… Очень жаль! Что передать хозяевам, когда они вернутся?

Невыносимо было думать, что вечер ему придется провести в одиночестве – все, на что мы втайне рассчитываем в ожидании мгновения свободы, полностью утрачивает очарование, если уединение наше вынужденное. Конечно, всегда найдутся женщины известного сорта, но те, которых он знал, куда-то в тот день подевались, а провести вечер в Нью-Йорке в обществе нанятой незнакомки ему и в голову не приходило – такое времяпрепровождение он всегда считал чем-то постыдным, чуждым и достойным лишь командированного в незнакомом городе.

Энсон оплатил счет за звонки – кассирша не к месту пошутила насчет получившейся суммы – и во второй раз за вечер двинулся к выходу из «Плазы», направляясь неведомо куда. У вращающейся двери, боком на фоне лившегося из окна света, стояла явно беременная женщина; при каждом повороте двери у нее на плечах трепетал легкий бежевый плащ, и каждый раз она с нетерпением смотрела на дверь, словно устав уже ждать. При первом же взгляде на нее Энсону почудилось что-то знакомое; его охватила сильная нервная дрожь, но лишь в пяти шагах от нее он понял, что перед ним стоит Пола.

– Вот это да! Энсон Хантер!

Его сердце перевернулось.

– Пола!

– Вот чудеса! Глазам своим не верю! Надо же, Энсон!

Она схватила его за руки, и по легкости этого жеста он понял, что память о нем перестала быть для нее мучительной. Но для него все было иначе: он почувствовал, как им вновь овладевает давно забытое чувство, которое всегда пробуждала ее жизнерадостность, – словно боясь ее омрачить, при виде нее в нем всегда на первый план выступала мягкость.

– Мы на лето переехали в Рай. Питу нужно было на восток по делам – ты конечно же знаешь, что я теперь миссис Питер Хагерти, – так что мы взяли детей и сняли дом. Ты обязательно должен приехать к нам в гости!

– Согласен, – прямо сказал он. – А когда?

– Когда хочешь. А вот и Пит.

Дверь отеля вновь повернулась, и на улицу вышел красивый высокий мужчина лет тридцати, с загорелым лицом и аккуратными усиками. Его безупречная спортивная фигура резко контрастировала с выпирающим животом Энсона, который четко обрисовывался под чуть тесным пиджаком.

– Тебе не нужно так долго стоять на ногах, – сказал Хагерти жене. – Пойдемте, вон там присядем! – Он указал на стоявшие в вестибюле кресла, но Пола даже не пошевелилась.