Герой - Уильям Сомерсет Моэм (1901)

Он подумал о холмистых равнинах Оранжевой республики, о синем небе, об ощущении безграничной свободы. В этом ухоженном кентском ландшафте Джеймс чувствовал себя как в клетке. Когда облака плыли так низко над землей, он с трудом дышал. Страдал Джеймс и от напряженных отношений с родителями. Теперь они смотрели на него как на чужака. Между ними постоянно стояла проблема, которой они намеренно не касались. Они не упоминали имени Мэри, обходили стороной все, связанное с ней, и это доставляло Джеймсу еще более сильную боль, чем открытый разговор об этой девушке. Они сидели молчаливые и грустные, стараясь держаться естественно, но не преуспели в этом. Их вид заставлял предположить, что Джеймс совершил какое-то преступление, о котором не упоминают для его же блага, но никто из них ни на секунду не забывал об этом. Родители явно не сомневались в том, что Джеймс страдает от угрызений совести, и они считали своим долгом облегчить его ношу. Джеймс знал: отец убежден в том, что он совершил бесчестный поступок, а он… что думал об этом он сам?

Джеймс по сто раз на дню задавал себе вопрос, правильно ли он поступил, и, уверяя себя, что избрал единственно возможный путь, мучился от неопределенности. Он пытался отделаться от этого чувства, ибо разум ясно давал понять, что это абсурд. Но сомнения брали верх над разумом, бестелесная форма, нечувствительная к разящим ударам его логики. Этот маленький дьявол, укоренившийся в сердце Джеймса, возражал на все его аргументы: «А ты уверен?»

Иной раз Джеймс совершенно терялся, и тогда демон смеялся, а его вопрос пронзительно звенел в ушах: «Ты уверен, мой друг… ты уверен? А где, скажи, честь, о которой не слишком давно ты так много думал?»

Джеймс нервно, теряя терпение, кружил по саду, злясь на себя и на весь мир.

Но тут дыхание ветра, аромат роз, красных и желтых, внезапно заставили его вспомнить несравненную миссис Уоллес. Почему бы ему не подумать о ней сейчас? Он свободен; не может причинить ей вреда; никогда больше не увидит ее. Мысли о ней – единственный луч света в его жизни. Джеймс устал отказывать себе в этом удовольствии. Почему он должен и дальше притворяться, будто уже не любит ее? Приятно думать, что долгая разлука не приглушила его любовь; сила этой любви служила ей оправданием. И бороться с ней бессмысленно, потому что она стала частью его души. Нельзя же бороться с биением сердца! И если это мука – вспоминать те давние дни в Индии, он радовался ей; боль эта вызывала более сильные ощущения, чем удушливый запах тропических цветов, такую сладострастную агонию испытывает только факир, рассекая плоть в божественном трансе… Все, что случилось тогда, Джеймс помнил ясно и четко, будто и дня не прошло с тех пор.

Джеймс мысленно повторял разговоры, которые они вели, пустые, бессодержательные, растягивающиеся на полчаса, а то и дольше, но каждое слово будто расцветало от ее очаровательной улыбки, ласкающего взгляда. Он представлял себе, что миссис Уоллес совсем рядом, в туалетах, которые она обычно носила, и при каждом движении его обволакивает тонкий аромат ее духов. Он размышлял о том, сохранила ли она прежнюю игривость, не стала ли чопорной, как свойственно многим женщинам от природы.

Если ее щеки познакомились с румянами, а брови с карандашом – что с того? Джеймса пленяли даже ее недостатки, он не желал никаких, пусть самых малых, изменений. Все мелочи составляли единое целое, которое он безумно любил. Джеймс подумал о ее коже, нежной как бархат, о маленьких ручках. Упрекнул себя в излишней застенчивости. Ну почему он не брал эти ручки в свои и не покрывал поцелуями? Теперь в воображении Джеймс страстно прижимался губами к ее теплым ладоням. Ему нравились уколы колец, украшавших ее пальцы.

– Почему вы носите столько колец? – спросил он. – Без них ваши руки еще прекраснее.