Справедливость. Как поступать правильно? - Майкл Сэндел (2013)

В большинстве рассмотренных выше случаев требования солидарности, по-видимому, дополняют естественные обязанности или права человека, а не противоречат им. Поэтому можно было бы утверждать, что эти примеры высвечивают момент, с которым рады согласиться либеральные мыслители: поскольку мы не нарушаем права других, мы можем исполнять общую обязанность помогать другим, помогая тем, кто ближе, то есть членам семьи или согражданам. В том, что отец спасает своего, а не чужого ребенка, нет ничего неправильного — при условии, что, бросившись на помощь своему ребенку, отец не сбивает с ног чужого ребенка. Сходным образом, нет ничего неправильного и в том, что богатая страна создает государство благосостояния для своих граждан, опять же при условии, что эта страна уважает права любой личности и выполняет основные гуманитарные обязанности по отношению к развивающимся странам. Обязательства, вытекающие из солидарности и принадлежности к сообществу, вызывают возражения только в том случае, если они приводят к нарушению естественной обязанности.

Однако, если нарративная концепция личности правильна, обязательства солидарности могут требовать большего, чем предусмотрено либеральной интерпретацией этого обязательства, и даже порой вступать в конфликт с естественными обязанностями.

Роберт Ли

Рассмотрим пример Роберта Ли, командовавшего армией Конфедерации южных штатов в годы Гражданской войны в США.

До этой войны Ли был офицером федеральной армии. Он выступал против сецессии[354]. Собственно говоря, он считал сецессию государственной изменой. Когда война стала неизбежной, Линкольн попросил Ли возглавить федеральную армию. Ли отказался. Он пришел к выводу, что его обязательства по отношению к Виргинии перевешивают его обязательства по отношению к Федерации и его личное неприятие рабства. Свое решение Ли изложил в письме сыновьям:

«При всей моей преданности Федерации я не способен решиться поднять руку на моих родственников, моих детей, мой дом… Если Федерация будет распущена, а федеральное государство развалится, я вернусь в мой родной штат и разделю бедствия моего народа. Я больше не обнажу саблю ради чего-либо, кроме защиты родного штата».[355]

Как и летчик из французского движения Сопротивления, Ли не мог согласиться на выполнение роли, которая потребовала бы от него причинения вреда родственникам, детям, родине. Но собственная лояльность завела его дальше — до того, что он возглавил народ в борьбе за дело, против которого выступал.

Поскольку дело Конфедерации включало не только сецессию, но и сохранение рабства, выбор, сделанный Ли, трудно защищать. И все же нельзя не восхищаться лояльностью, которая поставила Ли перед дилеммой. Но почему лояльность неправому делу должна вызывать восхищение? С тем же успехом (и на тех же основаниях) можно задаться вопросом, должна ли была лояльность в тех конкретных обстоятельствах вообще иметь какой-то моральный вес. Можно спросить, почему лояльность — добродетель, а не просто чувство, эмоциональное напряжение, омрачающее наши моральные суждения и мешающее поступать правильно?

Вот почему: если не принимать лояльность всерьез, как требование, имеющее нравственное значение и смысл, дилемма, с которой столкнулся Ли, полностью теряет свою нравственную основу. Если лояльность — чувство, не имеющее реального морального значения, тогда затруднения Ли превращаются просто в конфликт между моралью с одной стороны и чувством (или предрассудком) — с другой. Но, рассматривая дилемму таким образом, мы неправильно понимаем моральные ставки, сделанные Ли.[356]