Германии не искупить своей вины и за тысячу лет.

Ганс Франк, спустя пять лет, на Нюрнбергском процессе

72. Как выглядело «окончательное решение…»

Шесть историй из шести миллионов

На станции я увидел другую девочку, где-то пяти лет от роду. Она кормила младшего брата, а он плакал. Маленький плакал, он был болен. В мутную банку джема опускала она крошечные кусочки хлеба и искусно запихивала их ему в рот. Моим глазам удалось увидеть эту мать, пятилетнюю мать, кормящую своего младенца. Я мог слышать ее нежные слова. Моя собственная мама, лучшая в мире, не могла изобрести такой колыбельной. Но эта, улыбаясь, вытирала его слезы, вселяя радость в его сердце, эта маленькая дочь Израиля. И Шолом-Алейхему здесь нечего было бы добавить.

Они, дети Израиля, были первыми осуждены на гибель и несчастья, большинство – без матери и отца. Их терзали холод, голод и вши. Святые мессии, святая боль. Почему в дни горя они стали первыми жертвами нечестивцев, первыми в ловушке зла, первыми осужденными на смерть, первыми, кого мясники бросили в свои вагоны? Их бросили в вагоны, огромные вагоны, как груду мусора, как пепел земли. И они везли их, убивали их, уничтожали их, без остатков или памяти.

Лучшие из моих детей сгинули. Горе мне. Проклятие и запустение.

Ицхак Кацнельсон, «Песня моего убитого народа». Кацнельсон вместе со своим старшим сыном погиб в Освенциме в 1944 году. Его поэма в прозе была запечатана в бутылки и закопана в землю в концентрационном лагере в Виттеле (Франция). Она была найдена и опубликована после войны

Кацнельсон, к сожалению, был прав. Первой жертвой нацистов всегда становились дети, так как были слишком малы, чтобы работать. Кроме того, немцы были готовы на все, чтобы эти дети не выросли и не произвели на свет новое поколение евреев.

Среди шести миллионов погибших – полтора миллиона детей. В лагерях смерти немцы старались работать «эффективно». Поэтому они отрывали детей от родителей. Когда газовая камера заполнялась, детей кидали поверх голов взрослых, чтобы довести до максимума число убитых за один раз евреев. Позже нацисты решили, что не стоит тратить газ на детей (хотя стоимость газа, необходимого для умерщвления одной жертвы, не превышала одного цента). Поэтому иногда эсэсовцы кидали живых детей прямо в печи крематория.

* * *

Евреи из Кельме (Литва) уже стояли у ям, которые их заставили выкопать. Они были готовы умереть, прославляя имя Бога (Киддуш-hа-Шем). Их духовный лидер, рабби Даниель (Мовшович), попросил у офицера разрешения сказать несколько прощальных слов своей пастве. Офицер согласился, но потребовал быть кратким. Говоря спокойно и медленно, словно обычную проповедь на Шаббатней службе, рабби Даниель убеждал своих подопечных правильно совершить Киддуш-hа-Шем. Вдруг немецкий офицер начал кричать рабби, чтобы тот заканчивал. Так же спокойно рабби завершил: «Дорогие евреи! Пришло время совершить Киддуш-hа-Шем, совершить его по-настоящему. Я прошу одного: не пугайтесь и не устраивайте паники. Примите этот жребий спокойно и достойно!» После этого он повернулся к офицеру и сказал: «Я закончил. Можете приступать».

Йосеф Готтфаштайн, историк Холокоста

Современный теолог Эмиль Факенгейм, рассказавший эту историю, дает такой комментарий: «Я закончил. Можете приступать» – мы всегда стараемся противопоставить чистое, святое, хорошее вечному и абсолютному злу, которое нельзя искупить. Немецкий офицер все слышал. Он все видел. Как он вообще мог приступить к расстрелу? Однако он смог (Эмиль Факенгейм, «Холокост и государство Израиль»).

* * *

Конечно, не все жертвы проявляли героизм. Но причиной этого были не трусость и низость, сидящие глубоко в каждом из нас, а жестокость немцев. Польский писатель Тадеуш Боровский рассказывает об увиденном в Освенциме: