Записки следователя [илл. В.Кулькова] - Бодунов Иван Васильевич, Рысс Евгений Самойлович (1966)

Две компании-шесть человек, видно случайно встретившиеся здесь знакомые,- спокойно прошли через пустой зал ресторана. Трое мужчин шли, взявшись под руки, четвертый мужчина вел под руку даму, пятый шел немного позади. Трое молодых людей, оставшиеся единственными посетителями, проводили глазами красивую женщину, подняли рюмки и чокнулись, очевидно желая дать ей понять, что пьют за ее здоровье. Дама им не улыбнулась, но молодые люди торжественно выпили свои рюмки. Гардеробщик подал даме очень дорогое котиковое манто. Он был опытный гардеробщик, понимал толк в мехах и думал, что эта компания даст ему хорошо на чай. Но почему-то получилось не так. Мужчины оделись быстро и ушли, даже не посмотрев на гардеробщика и швейцара, хотя гардеробщик усиленно им кланялся, а швейцар, рассчитывая тоже получить какую-нибудь мелочь, широко распахнул перед ними дверь.

Мать и дочь

Теперь нельзя было терять ни минуты. Как только сели в машину, Васильев спросил:

— Фамилия?

— Сизов.

— Имя?

— Михаил.

— Где живете?

Сизов промолчал, очевидно раздумывая, стоит ли называть адрес. И тут вдруг заговорила женщина:

— Петроградская сторона, Широкая улица. Это мой муж. Он живет у меня.

Поехали на Широкую. Вошли в большую четырехкомнатную квартиру, обставленную не просто богато, а как-то вызывающе, кричаще богато. Открыла дверь немолодая полная женщина необычайно величественного вида, которая, любезно улыбаясь, пропустила всех в переднюю. Она решила, по-видимому, что хозяйка с мужем привели к себе гостей. У нее сделалось растерянное лицо, когда Васильев показал ей служебное удостоверение. Тут же начался допрос. Оказалось, что молодую жену Сизова зовут Серафима, что величественная женщина ее мать, а отцом ее был петербургский купец Попов, который после революции бежал за границу, взяв с собою все ценности, кроме жены и дочери, которых он то ли запамятовал взять, то ли просто решил, что без них ему будет за границей удобней.

— Вы понимаете,- объясняла величественная дама,- мы с Серафимой остались совсем без средств, а я не привыкла нуждаться. И я и Серафима, мы выросли в богатстве. Мой батюшка был человек с состоянием, муж был очень богат, я никогда не думала, что он оставит нас с Симой без всяких средств. Представьте себе, он сказал, что едет всего на неделю в Псков по торговым делам, а потом вдруг письмо из Парижа. Он пишет, что уже не вернется. Я побежала к его друзьям, а он, оказывается, все продал, накупил на черной бирже валюты и всю, совершенно всю, увез с собой. Я была просто в отчаянии. Пришлось продать обстановку. Было немного золотишка, тоже пришлось спустить. А Сима подрастает, барышне нужно хорошо одеться. Как нам ни трудно было, а на это я денег никогда не жалела. Я всегда говорила Симе: «Помни, Симочка, что твоя красота единственное наше достояние. Пожалуйста, чтобы никаких романов со студентами и вообще со всякой шушерой. Твой муж должен быть человеком состоятельным, мы с тобой не можем жить в бедности». Но в Советской России нет солидных состояний. Эти купчики — нэпманы, как теперь говорят,- все это ненадежно. Сегодня у него магазин, а завтра его описали. А дочь у меня одна. Я не могу рисковать. И вот наконец попался Михаил Антонович, человек солидный, с образованием. Правда, он старше Симы, но я Симе говорю: «Что же делать, если твой папа от нас убежал. Ведь должен же кто-то нас содержать. Не можешь же ты с твоей красотой идти в советское учреждение работать какой-нибудь пишбарышней».

Васильев допрашивал мать Серафимы в большой столовой, обставленной красным деревом. Был тут и буфет, украшенный бронзою, тесно заставленный хрусталем, фарфором и серебром. Были колонны красного дерева, на которых стояли большие вазы, и не надо было быть антикваром, чтобы понять, какие это все дорогие вещи. Богатство здесь бросалось в глаза, горделивое, заносчивое богатство.