Когда пируют львы. И грянул гром - Уилбур Смит (1966)

– Базовый лагерь Челмсфорд разбил в местечке под названием Изандлвана. Он оставил там гарнизон, все фургоны с припасами. А сам с подвижным отрядом двинулся в рейд. Зулусы окружили и атаковали базовый лагерь, а потом пошли сюда, к переправе. Как тебе известно, мы продержались два дня, потом на помощь пришел Челмсфорд со своим отрядом.

– А мои… что было с ними?

– Твой отец был в лагере Изандлваны. И спастись ему не удалось. А брат в отряде Челмсфорда, но был отрезан и убит в схватке еще до главного сражения.

– Шон убит? – Гаррик покачал головой. – Быть этого не может. Они не могли его убить.

– Ты бы удивился, если бы увидел, как легко они это делают, – сказал кокни. – Стальной наконечник – чик! – и готово, главное – попасть. Тут уж никто не устоит, даже лучший из лучших.

– Но только не Шон – ты его не знаешь. Нет, тебе этого не понять.

– Его убили, дружок. И его, и твоего папашу, и еще семь сотен других. Чудо, что мы остались живы. – Сосед устроился на матрасе поудобнее. – Генерал сказал речь про то, как мы здесь оборонялись. Непревзойденный ратный подвиг, мужество британского солдата, которое… войдет в анналы… и все такое.

Он посмотрел на Гаррика и подмигнул:

– Пятнадцать представлений на крест Виктории, и ты в этом списке тоже. Разве это не здорово, я тебя спрашиваю? Что скажет твоя подружка, когда ты придешь домой, а у тебя на груди брякает такой орден, а?

Он восхищенно смотрел на Гаррика, а у того по щекам катились мутные слезы.

– Ну что ты, дружок. Ты же у нас герой, черт тебя побери.

Он отвернулся, не в силах смотреть, как страдает от горя его молодой сосед.

– Ты хоть сам помнишь… помнишь, что совершил?

– Нет, – хрипло отозвался Гаррик.

Шон. Не оставляй меня одного. Что я буду без тебя делать?

– Я же был с тобой рядом. Все видел. Хочешь, расскажу? – продолжал кокни.

Он стал рассказывать, и картина событий постепенно выстраивалась у Гаррика в голове.

– Это было на второй день, мы тогда отбили двадцать три атаки.

Двадцать три. Неужели так много? Гаррик тогда не считал, это превратилось в один сплошной нарастающий ужас. Даже сейчас у него перехватило горло от страха, а в ноздрях снова встал едкий запах собственного пота.

– Тогда они натаскали под стену дрова и подожгли.

Да-да, зулусы бежали через двор с охапками хвороста, падали под выстрелами, а другие подхватывали вязанки и подтаскивали все ближе и тоже гибли, но третьи ухитрялись дотащить до места. Он вспомнил бледные языки пламени в солнечном свете и мертвого зулуса на костре, с обожженным лицом, запах дыма и горелого мяса.

– В задней стене мы пробили дыру и через нее стали выносить к пакгаузу больных и раненых.

Молодой парень с ассегаем в спине визжал, как девчонка, когда они его поднимали.

– Потом проклятые дикари обнаружили, что мы делаем, и напали… вон оттуда, с той стороны. – Он показал забинтованной рукой. – Парни из пакгауза не могли их там достать, а у наших бойниц остались только мы с тобой и еще двое – остальные таскали раненых.

Да, там еще был один зулус с перьями цапли на головном уборе – индуна. Он возглавлял атаку. У него был щит из высушенной воловьей шкуры, выкрашенный черной и белой краской, а на руках и ногах громко брякали боевые браслеты. Гаррик выстрелил в тот момент, когда зулус полуобернулся к своим воинам: пуля бритвой чиркнула по напряженным мышцам живота, раскрыв его, как кошелек. Зулус упал на четвереньки, и внутренности его розово-фиолетовой массой вывалились на землю.

– Они добрались до нашей двери, и под таким углом мы уже не могли их достать.

Смертельно раненный зулус пополз прямо к Гаррику, шевеля губами и не отрывая от Гаррика глаз. Он все еще держал в руке свой ассегай. Остальные зулусы ломали дверь, один из них просунул в щель наконечник копья и поднял засов. Еще секунда-другая, и дверь откроется.