Корабль мечты - Лука ди Фульвио (2013)

Мужчина открыл печку, стоявшую в комнате, и нашел щипцы, которыми Скаваморто пользовался вместо кочерги. Зажав щипцами монету, Шимон поднес ее к пламени и подождал, пока золото накалится. Когда металл уже начал плавиться, Барух опустился на колени и быстрым отчаянным движением прижал монету к ране. Если бы его крик не был немым, вопль услышали бы по всему Риму. Чуть не потеряв сознание от боли, он повалился на пол. Глубоко дыша, Шимон попытался справиться с мучениями, представляя себе, что увидит в зеркале. Со слезами на глазах он рассмеялся и заставил себя встать, чтобы посмотреть на свое горло. Рана уже воспалилась, кожа покраснела. Но ожог скоро сойдет, рана закроется. Шимон осветил горло лампадой, осторожно поднеся ее поближе к лицу, и удовлетворенно усмехнулся. Уже теперь можно было увидеть, какой формы будет шрам. Теперь на горле у Шимона осталось клеймо – зеркальное отражение лилии, вычеканенной на монете. Каждое утро это клеймо будет напоминать Баруху о его предназначении.

Мужчина вновь расхохотался.

– Ты безумен… – Скаваморто вновь пришел себя. Он дрожал от холода.

Шимон повернулся к своему пленнику, на лице у него читалась ярость. Он протянул Скаваморто три золотых монеты.

– Да он же не убил тебя… – прошептал могильщик, только сейчас понимая, с кем имеет дело. – Ты тот самый еврей!

Шимон, устыдившись, отвернулся. На мгновение он снова превратился в запуганного купца, каким всегда был.

«Я больше никогда не буду бояться, – подумал он. – И я больше никогда не буду евреем».

Шимон посмотрел на Скаваморто. Этот человек ему нравился. Но нельзя было оставлять его в живых.

Он пнул печурку, и та перевернулась. Затем Барух вышел из комнаты, сел в телегу и принялся до крови хлестать арабского скакуна.

Кладбище осталось позади.

В какой-то момент Шимон оглянулся. Из домика Скаваморто валил густой дым. Вопли кошмарной молитвой неслись к небесам.

Глава 17

Ночь в доме Анны дель Меркато прошла спокойно. Огонь мерно потрескивал в печи. На рассвете Анна раздула угли и разогрела остатки супа.

Когда монах вышел до ветру, Меркурио, жуя корку вымоченного в супе хлеба и половинку луковицы, склонился к Цольфо.

– Когда он вернется, ты с ним попрощаешься, и мы уйдем.

– Нет, я останусь с ним, – ответил мальчик.

– Ты что, дурак? – опешил Меркурио. – Что ты надумал? Стать его служкой?

– Останься с нами, Бенедетта. – Не обращая на него внимания, Цольфо повернулся к девушке.

– Я с церковником ходить не стану, – решительно заявила Бенедетта.

– Мы будем вместе бороться с евреями и отомстим за Эрколя.

– Да что у тебя в голове творится?! – возмутился Меркурио.

– Брат Амадео сказал, что я должен рассказать о случившемся. Тогда христиане поймут, что евреи – хуже саранчи, карой небесной обрушившейся на египтян, – выпалил Цольфо. – Брат Амадео мне как отец. Он мой идеал, и я счастлив, что нашел его.

– Что ты несешь?! – напустилась на него Бенедетта. – Этот монах просто вкладывает свои слова тебе в рот…

– Оставь его. Он всего лишь глупый мальчишка, – осадил ее Меркурио и повернулся к Цольфо. – Наши отцы даже не узнали о нашем рождении, а наши матери бросили нас на произвол судьбы. Они оставили нас у приюта, и им было все равно, доживем ли мы до следующего утра. Если ищешь отца, то мог бы и со Скаваморто остаться.

– Мне все равно, что ты говоришь. – Цольфо скрестил руки на груди и посмотрел на Бенедетту. – Так ты со мной останешься?

Девушка молча посмотрела на него, в ее глазах вдруг вспыхнула давняя боль.

– Мать продала меня священнику. Он был первым, кто возлег со мной, – прошептала она, закусывая губу, чтобы не разрыдаться. – Нет, я не останусь.

Меркурио смутился, но Цольфо продолжал вести себя так, словно признание девушки ничуть его не тронуло. Впрочем, Меркурио знал, что так мальчик борется со своим страхом.