По зову сердца - Виктория Холт (1985)

— Ну, тогда и ваша просьба — простая формальность, правда?

— Вижу, вы очень логичная юная леди. Позвольте представиться. Милтон Хемминг. Благородное имя, подумаете вы. «Милтон, должен жить ты в этот час…» Я расскажу вам, откуда оно взялось. Моя мать была очень красивой дамой — как вы можете судить по унаследованным мною чарам — и до своего появления на свет я доставил ей много неприятностей. Матушка была не в состоянии предаваться светской жизни, составлявшей смысл ее существования. Потерянный рай, понимаете. Как только меня — самого восхитительного херувима, какого только можно вообразить — положили в ее объятия, матушка воскликнула: «Обретенный рай!» После этого оставалось лишь назвать меня Милтоном.

Я расхохоталась. Я забыла о беспокойстве, которое вызывала у меня скверная погода. Позабыла о своей кажущейся безнадежной миссии. Я просто веселилась. Он был так уверен в себе и так упорствовал в своем стремлении завязать знакомство.

— А теперь, — заявил Милтон, — ваша очередь.

— Эннэлис Мэллори, — представилась я. — Энн и Элис — имена, часто использовавшиеся в нашей семье на протяжении многих поколений. Ну, а моя Бабуля, которой было поручено назвать меня, решила произвести некоторые изменения, соединила два имени и получила Эннэлис.

— Эннэлис, — повторил он. — Мне нравится это имя. Оно необычное. И вам идет.

— Спасибо за комплимент… если, конечно, это комплимент. Необычное, как правило, означает неприятное.

— В данном случае это слово имеет совершенно противоположное значение.

— Тогда благодарю вас еще раз. Сколько времени еще продлится эта погода? Вы часто путешествуете?

— В том, что касается погоды, никогда нельзя быть уверенным. Путешествие может быть и бурным, и гладким. Все в воле богов. А ответ на ваш второй вопрос — да. Я действительно часто путешествую. Я приезжаю домой примерно раз в году.

— В Англию?

— Да. У меня сахарная плантация. Время от времени я приезжаю в Лондон по делам, связанным с рынком. А вы зачем едете в Австралию?

— Я еду с подругой и ее тетушкой. Она отправляется туда, чтобы выйти замуж.

— Не помню, пересекал ли я океан хоть раз, чтобы на корабле при этом не было хотя бы одной юной леди, едущей в Австралию, чтобы выйти замуж. Вдали от дома мужчин одолевает одиночество. И тогда они отправляются домой, чтобы найти невесту и привезти с собой делить с ними одиночество. Сперва я подумал, что вы-то уж наверняка едете к какому-то одинокому мужчине.

— Что ж, вы ошибаетесь.

— Я рад этому.

Милтон рассмеялся.

— Вот как?

— О да, я рад. Я бы не перенес мысли о том, что такая юная леди, как вы, управляется со всеми делами на плантациях. Прекрасную английскую кожу терзало бы безжалостное солнце. Вы не представляете, насколько вам посчастливилось жить на нашей дождливой родине, где солнце не высушивает урожая и не убивает скот, где ураганы не сводят на нет работу, проделанную за год, где нет стай саранчи…

— Это звучит так, словно вы говорите о стаях саранчи в Древнем Египте.

— Они и есть точно такие.

— Тогда зачем же люди живут там?

— Нелегко собрать пожитки и отправиться пешком в Землю обетованную, — Поэтому и вы там живете?

— Я не живу в австралийской глубинке. Я живу на Карибе. Это остров, расположенный более чем в ста милях от побережья Австралии. Там жил мой отец, и от него я унаследовал сахарную плантацию. На Карибе выращивают сахарный тростник. Но в один прекрасный день я собираюсь продать плантацию, вернуться домой и приобрести усадьбу с большим поместьем, фермами и всем прочим. Я собираюсь стать английским сквайром.

— Сквайры обычно живут на своей земле поколениями.

— Это я как-нибудь обойду, — отозвался Милтон. — Скажите, что вы собираетесь делать по приезде в Австралию?

— Я буду присутствовать на свадьбе подруги. Побуду с ней немного, а потом, наверное, вернусь домой с ее тетушкой.