Слабость Виктории Бергман (сборник) - Эрик Аксл Сунд (2012)

Она не смотрит ему в глаза, но чувствует, что он наблюдает за ней.

– Нормально, – мямлит она. – Мы проходим пирамиду Маслоу. Про потребности и мотивацию. – Вряд ли он слышал про Маслоу.

Она надеется, что его невежество заткнет ему рот.

И оказывается права.

– Мотивация, – бормочет он. – Да, ее-то тебе и не хватает. – Его взгляд уходит в сторону, возвращается к тарелке.

Потребности, думает она.

Базовые потребности должны удовлетворяться, чтобы человек мог развиваться дальше.

Это звучит как нечто само собой разумеющееся, но она не понимает, к чему надо стремиться.

И в то же время знает, почему она не понимает про потребности. Это – его вина.

Притворяясь, будто ест кашу, она вспоминает, что читала об иерархии потребностей, которая начинается с телесных. Потребности вроде пищи и сна, и как он систематически лишал ее их.

Дальше идет потребность в безопасности, потом – потребность в любви и принадлежности к группе, еще потом – потребность в одобрении. Все, чего он лишил и продолжал лишать ее.

На самом верху пирамиды – потребность в самовыражении. Слово, которое она не в состоянии даже понять. Она не знает, кто она, чего она хочет, самовыражение для нее недостижимо, потому что лежит вне ее, вне ее “я”. Он лишил ее всего.

Дверь лоджии открывается, в проеме стоит юная девушка на несколько лет младше Виктории.

– А вот и ты! – с улыбкой восклицает он, глядя на девочку, которая работает прислугой за все. Виктории она понравилась с первого же дня.

Бенгту, кажется, тоже симпатична хрупкая девушка – он расточает ей комплименты, льстит.

В первый же вечер за ужином он решил, что удобства ради ей надо перебраться из рабочего лагеря в этот большой дом. С того дня Виктория ложилась спать, чувствуя себя почти в безопасности. Даже мама как будто была довольна положением дел.

Слепая коровушка, думает она. В один прекрасный день на тебя свалится все, все, и ты поплатишься за свою слепоту.

Девочка входит на кухню. Поначалу она выглядит испуганной, но, заметив Викторию и Биргитту, немного успокаивается. – Когда мы закончим, уберешь со стола, – продолжает он, повернувшись к девочке, но его прерывают звук автомобильного мотора и шорох едущих по гравию колес, доносящиеся в открытое окно. – Черт, они уже здесь.

Он поднимается. Подходит к девочке и взъерошивает ей волосы:

– Хорошо спала?

По девочке заметно, что она вряд ли вообще спала. Вокруг опухших глаз красные круги, а когда он касается ее, девочка напрягается. – Садись, поешь.

Он подмигивает девочке и сует ей купюру, которую она тут же, еще не успев сесть за стол рядом с Викторией, запихивает в карман. – Вот так, – говорит он, – поучи-ка мою Викторию есть с аппетитом. – Он кивает на тарелку и, посмеиваясь, выходит в холл.

Виктория знает: вечер будет утомительным. Если у него утром хорошее настроение, вроде как сейчас, то вечер часто кончается непроглядной чернотой.

Он ведет себя, как чертов колониалист, думает она. СИДА, права человека? Да он просто прикрывается этими словами, а сам ходит и хватает тут все своими лапами, как какой-нибудь распоследний рабовладелец.

Она смотрит на маленькую хрупкую девочку, которая в эту минуту полностью поглощена завтраком.

Что он с ней делает? Шея кое-где опухла, на мочке ранки… – Ну а я скажу так… – вздыхает мать. – Займусь посудой. Вы разберетесь, да?

Виктория не отвечает. Ну а я скажу так? Да ты никогда ничего не говоришь. Ты немая слепая тень без очертаний.

Девочка доела, и Виктория пододвигает ей свою тарелку. Лицо девочки светится, и Виктория не может не улыбнуться в ответ, когда девочка набрасывается на серую жижу – тепловатое створожившееся молоко.

– Может, хочешь помочь мне с бассейном? Я покажу, что надо сделать.

Девочка смотрит на нее поверх тарелки и согласно кивает, жуя.