Слабость Виктории Бергман (сборник) - Эрик Аксл Сунд (2012)

Вульводиния? Не она спала с парнем? София задумалась, что же сотворил с Ульрикой насильник Карл Лундстрём. Она знала, что одна из предполагаемых причин вульводинии – не в меру старательное подмывание промежности. Слизистые оболочки высыхают и становятся хрупкими, нервы и мышцы повреждаются, и боль становится постоянной.

В памяти возникла картинка: вот она отскребает себя дочиста, часами в горячем душе, от воды идет пар, жесткая губка, запах мыла, но ей так и не удается смыть с себя зловоние этого мужчины.

– Все было отлично, – продолжила Ульрика. – Утром он ушел. Я и не заметила, когда он свалил.

– Он дал тебе деньги? – София кивнула на карман Ульрики. Она сразу поняла, насколько равнодушно прозвучал ее вопрос. – Нет. – Ульрика покосилась на карман и застегнула “молнию”. – Ничего такого. Я этим не занимаюсь. На самом деле ничто во мне не хотело этого парня.

Ей приходится быть кем-то другим, чтобы осмелиться чувствовать желание, близость. Чтобы быть нормальной. Она поломана навсегда – и это сделал один-единственный мужчина. В Софии все заклокотало.

– Ульрика… – София перегнулась через стол, чтобы подчеркнуть важность своего вопроса. – Ты можешь рассказать мне, что такое наслаждение?

Девушка посидела какое-то время молча, а потом ответила:

– Спать.

– И как ты спишь? – спросила София. – Можешь рассказать?

Ульрика глубоко вздохнула:

– Пустота. Спать – это ничто.

– Значит, для тебя наслаждение – это ничего не чувствовать? – София подумала о собственных натертых пятках, о боли, необходимой ей, чтобы чувствовать себя спокойно. – Значит, наслаждение – это ничто?

Ульрика не ответила на вопрос. Она распрямила спину и зло сказала:

– После того как те козлы изнасиловали меня в гостинице, – ее глаза потемнели, – я пила четыре года каждый божий день. Потом попыталась взять себя в руки, не знаю зачем. Я все время влипаю в какое-нибудь дерьмо. – Взгляд Ульрики наполнился ненавистью. – Конечно, началось все в том гостиничном номере, но потом этот ад продолжился – и все.

– Что это за дерьмо, в которое ты влипаешь?

Ульрика сгорбилась.

– Как будто мое тело – не мое, или оно как будто излучает что-то, отчего люди думают, что могут делать со мной, что хотят. Могут ударить меня, трахнуть меня, им все равно, хочу я этого или нет.

Я говорю, что мне ужасно больно, но им без разницы.

Вульводиния, подумала София. Нежеланный секс и сухая слизистая оболочка.

Вот девушка, которая не знает, как это – желать, которая научилась только спать и видеть сны о том, чтобы уйти. Пустота, которую дает сон, для нее означает свободу.

Может быть, поведение Ульрики в пивной содержало необходимый элемент. Ситуация, в которой именно она принимала решение, контролировала положение. Ульрика настолько не привыкла действовать, исходя из собственных желаний, что просто не ощущает саму себя.

Можно впасть в заблуждение, думая, что речь идет о диссоциации. Однако диссоциация развивается в подростковом возрасте, это детский защитный механизм.

Случай Ульрики – это скорее конфронтационное поведение, подумала София, у нее пока не было лучшего определения. Нечто вроде когнитивной самотерапии.

София знала, что во время изнасилования в гостинице девушку накачали каким-то веществом, из-за которого мышцы влагалища парализовало и она не могла сомкнуть их.

Она понимала состояние Ульрики – возможная ано рексия, презрение к себе, долгий период алкоголизма плюс биография, расцвеченная дружками-абьюзерами. Все это было результатом одного-единственного события, произошедшего семь лет назад.

Во всем был виновен Карл Лундстрём.

Вдруг Ульрика побледнела еще больше:

– Что это?

София не поняла, о чем она спрашивает. Взгляд девушки был прикован к чему-то, лежащему на столе.