Холодная месть - Линкольн Чайлд, Дуглас Престон (2011)

— Пожалуйста, помогите!

И вдруг заметил второй огонек, поярче, рядом с первым. Похоже, он двигался, приближался!

— Я здесь! — закричал полицейский.

Свет двинулся к нему. Но он оказался дальше, чем виделось поначалу. Двигался причудливо: то пропадал, то появлялся снова. Наконец пропал совсем.

Д’Агоста ждал. Не утерпев, закричал, сжимаясь от страха:

— Я здесь!

А вдруг его не услышали? Вдруг человек с фонарем движется вовсе не к замерзающему полицейскому?

— Здесь!

Почему тот человек не откликается? Может, угодил в трясину?

И вдруг свет вспыхнул прямо перед носом д’Агосты. Несший фонарь человек посветил ему в лицо, затем поставил фонарь наземь. Когда глаза привыкли, лейтенант увидел диковато выглядящую женщину с отвисшими губами, в просторном макинтоше, сапогах, перчатках и шляпе, с шарфом на шее, с клоком седых волос, выбивающимся из-под шляпы, с крючковатым носом и голубыми глазами, глядящими ошалело. Среди темноты и шевелящегося тумана она казалась привидением.

— Что за черт? — резко спросила она.

— Я ищу Глимсхолм!

— Уже нашел, — объявила женщина и добавила насмешливо: — Ну, почти.

Взяла фонарь и пошла, посоветовав:

— Осторожнее ступай-то!

Д’Агоста поковылял за нею. Спустя десять минут свет фонаря очертил контуры дома с шиферной крышей и высокой трубой. Каменные стены строения, когда-то беленые, заросли мхом и лишайником.

Женщина открыла дверь, и лейтенант оказался в изумительном тепле уютного коттеджа, с огнем, пылающим в огромном камине, со старомодной эмалированной плитой, плетеными коврами на полу, мягким диваном и креслами. На полках вдоль стен стояло множество книг, на стенах висели пара картин и ряд внушительных оленьих рогов. Комната освещалась керосиновыми лампами.

Такого чудесного тепла д’Агоста не ощущал никогда в жизни.

— Раздевайся! — бесцеремонно приказала седовласая женщина, подходя к огню.

— Да я…

— Святые угодники, да раздевайся же! — Она принесла стоявшую в углу плетеную корзину. — Одежду сюда!

Лейтенант снял плащ, бросил в корзину. За ним последовали промокший свитер, ботинки, носки, рубашка, майка и брюки. Полицейский остался стоять в испачканных грязью трусах.

— Исподнее тоже! — буркнула женщина.

Она завозилась у плиты, сняла с конфорки большой чайник, вылила кипяток в оцинкованный таз, поставила у камина, рядом положила мочалку и полотенце.

Прежде чем снять трусы, д’Агоста выждал, пока женщина отвернется. Тепло от камина было чудесным.

— Звать как?

— Д’Агоста. Винсент д’Агоста.

— Мойся. Сейчас одежонку свежую принесу. Широковат мистер для тряпок старика моего, но уж отыщем что-нибудь.

Она поднялась по узкой лестнице, затопала наверху, зашуршала. Послышался стариковский кашель и сварливый голос — кажется, хозяину дома внезапные хлопоты пришлись не по нраву.

Женщина вернулась с ворохом одежды, когда д’Агоста растирался мочалкой. Он оглянулся и обнаружил, что женщина без стеснения разглядывает гостя.

— У, что за радость посмотреть старухе, — хихикнула она, положила одежду и повернулась к огню подбросить поленце-другое, затем снова захлопотала у плиты.

Смущенный д’Агоста поскорее смыл грязь, вытерся и оделся. Вещи предназначались для человека гораздо выше и стройнее, но лейтенант умудрился их натянуть. Вышло неплохо, разве что пуговицы на брюках не застегивались. Пришлось стянуть брюки ремнем. Старуха помешивала в котелке, и ноздри лейтенанту защекотал неописуемо вкусный запах бараньей похлебки.

— Садись! — велела женщина. Она налила большую миску похлебки, откромсала несколько ломтей от большой буханки хлеба, поставила миску перед гостем и положила хлеб рядом. — Ешь!

Д’Агоста жадно отправил в рот полную ложку, обжигая рот.

— Похлебка просто замечательная, — сказал он искренне. — Не знаю, как и благодарить…