Холодная месть - Линкольн Чайлд, Дуглас Престон (2011)

Доктор Фелдер шел по гулкому залу больницы «Маунт-Мёрси», сунув под мышку тонкую папку с документами. Рядом вышагивал лечащий врач пациентки, доктор Остром.

— Доктор, спасибо большое за разрешение посетить ее, — сказал Фелдер.

— Пожалуйста, я всегда рад. Полагаю, ваш интерес к ней не сиюминутен?

— Да. Ее случай, хм… уникален.

— Это можно сказать о многом, относящемся к семейству Пендергаст… — начал было Остром, но внезапно умолк, будто осознав, что наговорил лишнего.

— А где ее опекун, Алоизий Пендергаст? Я пытался связаться с ним, но безуспешно.

— К сожалению, он для меня — полная загадка. Является неожиданно, в самое неподходящее время, требует, приказывает и снова исчезает. Общаться с ним тяжело.

— Я вас понимаю. Значит, вы не против того, чтобы я продолжал навещать пациентку?

— Конечно же нет. Если желаете, я поделюсь своими наблюдениями.

— Спасибо, доктор.

Они подошли к двери, и доктор Остром постучал.

— Пожалуйста, заходите! — донеслось из комнаты.

Остром открыл дверь и посторонился, приглашая Фелдера зайти первым.

Комната осталась такой же, какой Фелдер запомнил ее с первого посещения, — за исключением книг. Их стало гораздо больше. Прежняя дюжина томов увеличилась в несколько раз. Фелдер заметил «Стихотворения» Китса, «Символы трансформации» Юнга, «120 дней Содома» маркиза де Сада, «Четыре четверти» Элиота, «Сартор Резартус» Томаса Карлейля. Несомненно, книги из библиотеки «Маунт-Мёрси». Фелдер был слегка шокирован тем, какие книги свободно выдают пациентам.

Да, и еще одно отличие: на столе были разложены листы бумаги, исписанные густо и ровно. В тексте то и дело встречались искусные наброски, зарисовки, уравнения и диаграммы — все разом напоминало рукописи Леонардо да Винчи. Констанс сидела за столом лицом к двери и писала пером, которое окунала в бутылочку с иссиня-черными чернилами.

— Доброе утро, доктор Остром. Доброе утро, доктор Фелдер, — сказала она, посмотрев на вошедших.

Затем сложила листы стопкой, причем верхний перевернула чистой стороной вверх.

— Доброе утро, Констанс, — поздоровался доктор Остром. — Хорошо ли вы спали?

— Спасибо, очень хорошо.

— Отлично! Тогда я оставлю вас вдвоем. Доктор Фелдер, служащий будет ждать снаружи у дверей. Когда захотите уйти, постучите.

Остром вышел, и Фелдер услышал, как поворачивается в замке ключ.

Обернувшись, Фелдер посмотрел в странные глаза Констанс, казавшиеся удивительно старыми.

— Пожалуйста, садитесь, — предложила она.

— Спасибо, — ответил доктор Фелдер, садясь на единственное в комнате свободное кресло, пластиковое, с привинченными к полу стальными ножками.

Доктора очень заинтересовала рукопись Констанс, но расспросы об этом он решил отложить до следующего визита. Фелдер положил папку на колени и заметил, кивком указав на перо:

— Любопытный инструмент для письма.

— Мне пришлось выбирать между пером и цветными карандашами… Доктор, я не ожидала увидеть вас так скоро.

— Надеюсь, вам не слишком неприятны наши беседы?

— Что вы, напротив.

Фелдер поерзал в кресле:

— Констанс, если вы не возражаете, я хотел бы снова поговорить о вашем детстве. Прежде всего давайте уточним, правильно ли я понял. По вашим словам, родились вы на Уотер-стрит в тысяча восемьсот семидесятых годах. Родители умерли от туберкулеза, затем в течение нескольких лет умерли братья и сестры. Получается, что вам… — доктор замолчал, считая в уме, — больше ста тридцати лет?

Констанс ответила не сразу. Она спокойно смотрела на доктора, как будто оценивая его. Фелдера снова поразила ее красота, умное тонкое лицо, пышная копна каштановых волос. Ее выдержка и самообладание казались невероятными для женщины, выглядящей на двадцать два года.