Холодная месть - Линкольн Чайлд, Дуглас Престон (2011)

Часом позже Пендергаст неподвижно сидел в небольшой комнате без окон, бывшей гардеробной его матери. Дверь комнаты была заперта на замок. Теперь комната лишилась тяжелой старомодной мебели, остались лишь высокое мягкое кресло и столик красного дерева перед ним. Элегантные обои от Уильяма Морриса заменило темно-синее звукоизолирующее покрытие. Ничто в комнате не привлекало внимания. Освещалась она одной свечой из пчелиного воска, стоящей на столе. Мерцающий свет ложился на ровные, монотонной окраски стены. Прежняя гардеробная стала самой изолированной и спокойной комнатой особняка.

В полной тишине Пендергаст устремил взгляд на пламя свечи, усилием воли постепенно замедляя пульс и дыхание. Посредством эзотерической медитативной техники чонгг ран, изученной много лет назад в Гималаях, он готовился перевести разум в «стонг па нийд» — состояние чистой пустоты. Пендергаст соединил древние буддистские медитативные практики и описанную Джордано Бруно в трактате «Искусство памяти» идею «дворца памяти», чтобы создать свою уникальную систему умственной концентрации.

Он глядел на пламя, и взгляд его медленно, очень медленно проникал в мерцающее сердце огня. Сидя недвижно, он позволил разуму войти в пламя, раствориться в нем, слиться с его естеством, а затем постепенно соединиться с ним на куда более глубинном уровне, где самые его молекулы не смешаются с молекулами огня.

В душе Пендергаста мерцающий огонек разросся, заполнил мир, представился вечным, неугасимым, бескрайним — и вдруг угас. Его место заняла бескрайняя кромешная чернота.

В полной недвижности и спокойствии Пендергаст ожидал, пока явится его «дворец памяти» — собрание знаний и опыта, откуда можно почерпнуть важное и нужное во времена испытаний. Но знакомые мраморные стены не поднялись из темноты. Вместо этого Пендергаст увидел себя в тесной, похожей на чулан комнате с низким косым потолком. Впереди оказалась решетчатая дверь, за нею неприглядный коридор. За спиной была стена, покрытая карикатурно выглядящими, запутанными диаграммами и картами с отметками кладов. Диаграммы и карты казались нацарапанными детской рукой.

Эту комнату под задней лестницей старого дома на Дофин-стрит Диоген и Алоизий Пендергасты в детстве звали Пещерой Платона. Она была их тайным убежищем. Там братья строили детские планы и мечтали… до рокового случая, навсегда разорвавшего их дружбу.

Уже второй раз погружение в память неожиданно уводило Пендергаста в эту комнату. Сраженный внезапным подозрением, он вгляделся в сумрачную глубину комнаты. Так и есть: там сидел его брат. Пендергаст увидел его мальчишкой лет девяти-десяти, в блейзере и шортах — униформе Лушера, школы, где учились братья. Диоген рассматривал репродукции в альбоме Караваджо. Он посмотрел на Алоизия, сардонически улыбнулся и снова уставился в книгу.

— Снова ты, — произнес Диоген странно взрослым голосом. — Как раз вовремя. Морис только что заметил бешеного пса, бегущего по улице близ дома Ле Претра. Давай-ка попробуем загнать собачку в монастырь Святой Марии, а? Сейчас полдень, монахини, наверное, все на мессе.

Пендергаст не ответил. Диоген перевернул страницу:

— Это моя любимая картина — «Усекновение головы Иоанна Крестителя». Заметь, как женщина слева опускает блюдо, чтобы палач положил на него голову Иоанна. Насколько все продумано! А дворянин, который стоит над Иоанном и руководит процедурой, — от него прямо веет спокойной властностью! Так и я хотел бы выглядеть, когда…

Он внезапно умолк и перевернул страницу.

Алоизий все молчал.

— Давай угадаю, — предложил Диоген. — Ты по поводу дорогой безвременно усопшей жены.

Алоизий кивнул.