Тайна Леонардо - Воронин Андрей Николаевич (2007)

– Я тоже так считаю, – спокойно согласился Мансуров, выставляя на стол немудреную дачную закуску.

Прежде чем сесть, он выглянул в окно и проверил, как там поживает подожженная им куча листьев. Куча поживала нормально – лежала себе на месте, дымила, и в дыму то и дело мелькали бледные при дневном свете язычки набирающего силу пламени. Горьковатый запах дыма проникал повсюду, сочился в дом через закрытые окна, но в такой концентрации он был даже приятен – это был запах осени, навевавший воспоминания далекого детства.

– Осенью пахнет, – будто подслушав его мысли, сказал Владимир Яковлевич. – Хорошо! Нынче в городах листья уже не жгут, а жаль, мне этот запах всегда нравился.

– Мне тоже, – согласился Мансуров, усаживаясь за стол.

Они выпили по первой, с хрустом закусили огурчиками, и Дружинин достал из кармана сигареты. Марат Хаджибекович, дотянувшись, снял с подоконника и поставил перед ним пепельницу, а потом, подумав, тоже взял сигарету. Он уже в течение почти целого года с переменным успехом пытался избавиться от этой скверной привычки, но сегодня настроение у него было такое, что, окажись под рукой конопля, он бы и ее закурил.

– Что-то ты сегодня хмурый, – сказал Владимир Яковлевич, озабоченно вглядываясь в его лицо. – За жену волнуешься?

– И это тоже, – ответил Мансуров. – А главное, не могу забыть ту весеннюю историю.

– Это какую же? – удивился Дружинин. – А, как же, как же, помню! Что-то такое было, да, припоминаю... Ну, брат, и память у тебя! Нашел из-за чего хмуриться! Они ведь тебя, насколько я помню, даже не обокрали. Пожили и ушли...

– Да, пожили и ушли! А меня потом из-за них три месяца по допросам таскали: кто такие, где познакомились, зачем пустил в дом... Как вспомню все это, руки трястись начинают, клянусь!

Дружинин налил себе и ему коньяка.

– Ну, чтоб руки не тряслись, – провозгласил он, поднимая рюмку. – Хирург с трясущимися руками – это уже не хирург. Брось, Марат, нашел о чем думать! Эту историю давно пора забыть. Было и сплыло! Помнишь, как у Есенина: "Не жалею, не зову, не плачу, все прошло, как с белых яблонь дым..."

– Вот тебе "прошло"! – Марат Хаджибекович в сердцах сунул ему под нос дулю. – Извини, Володя, – сказал он, спохватившись, – но уж очень все это меня достало. Ты пойми, я и рад бы забыть, так ведь не дают, сволочи!

– Тебя что, опять в прокуратуру вызывали? – нахмурился Дружинин.

– Нет еще, – проворчал Марат Хаджибекович, яростно затягиваясь сигаретой, – но этот светлый миг явно не за горами.

Он вкратце пересказал приятелю случившуюся вчера в его кабинете некрасивую историю, в которой фигурировали вздорная бабенка, "Мадонна Литта" и двое санитаров из психушки.

Выслушав его, Дружинин легкомысленно махнул рукой и снова наполнил рюмки. Рука его при этом чуть дрогнула, и немного драгоценного коньяка пролилось на клеенку, который был накрыт стол.

– Насчет да Винчи – это чепуха, очередная сплетня, – уверенно сказал он. – Пациентка твоя просто начиталась этого, как его... Дэна Брауна, вот! Не читал? "Код да Винчи" называется. Забористая штука, хотя и барахло. Вот ее и повело... Она, конечно, сумасшедшая, только уж больно круто ты с ней обошелся. Как бы она на вас с Сафроновым в суд не подала, такой дамочке это ничего не стоит. Ведь сумасшествие-то у нее специфическое – с жиру человек бесится, вот и весь ее диагноз.

– Ничего, – мрачно пробормотал Мансуров, – вот пускай Сафронов ей мозговую липосакцию сделает, он по этой части бо-о-ольшой специалист! А в суд она не подаст. Я всю нашу беседу на диктофон записал – и все эти бредни насчет да Винчи, и то, как она мне себя предлагала, и ее признание в том, что она сумасшедшая...

– Ну, она ведь наверняка выражалась фигурально, – заметил Дружинин.