Тайна Леонардо - Воронин Андрей Николаевич (2007)

– Вы правильно поступили, милочка, что решили вернуться к родным пенатам, – говорила Валерия Захаровна, изящно помешивая чай старинной серебряной ложечкой. Она сидела в глубоком кресле, положив ногу на ногу, но спину при этом держала прямо. В свободной руке у нее дымилась тонкая сигарета, вставленная в неимоверно длинный, перламутровый с золотом мундштук, и Валерия Захаровна время от времени подносила ее к губам, чтобы сделать микроскопическую, тоже очень изящную затяжку. – Петербург был и остается настоящей и единственной культурной столицей России. А Москва... – Красивое одухотворенной, какой-то не теперешней красотой лицо Валерии Захаровны исказила легкая пренебрежительная гримаса. – Москва – это всего лишь большая деревня, а тамошний так называемый бомонд – это, простите, то, что наши прабабки называли "моветон".

Голос у нее был глубокий, отлично поставленный, а слова "бомонд" и "моветон" она выговаривала, как истая парижанка. Темно-каштановые, умело подкрашенные волосы были гладко зачесаны на прямой пробор и собраны в сложный, очень аккуратный узел на затылке, что позволяло видеть лебединый изгиб отягощенной бриллиантовым колье шеи и острый радужный блеск крупных бриллиантов в мочках ушей. Фигура и стать у нее были почти идеальные; выглядела Валерия Захаровна лет на двадцать восемь, от силы на тридцать, но ее выдавали руки – красивые, с узкими изящными ладонями и длинными холеными пальцами, эти руки были лет на двадцать старше лица. А если учесть суммы, которые Валерия Захаровна наверняка тратила на уход за этими руками, к названной цифре можно было смело приплюсовать еще лет пять, если не все десять. Да и разговаривала она совсем не так, как могла бы разговаривать даже самая богатая и избалованная всеобщим вниманием ровесница Ирины, – снисходительно, сверху вниз, как умудренная жизнью светская львица с несмышленой девчонкой. Она не говорила, а вещала, с усталым и умным видом изрекая банальности, и при этом каким-то непостижимым образом ухитрялась оставаться в рамках светских приличий.

– Разумеется, – продолжала Валерия Захаровна, попробовав чай, – Москва – это деньги. Но разве в деньгах счастье?

Ирина промолчала, не преминув еще раз оценить обманчиво простой покрой ее наряда и кажущуюся вполне естественной, если не смотреть на руки, юную свежесть красивого лица, которое стоило, наверное, как целый многоквартирный жилой дом в престижном районе любой из двух столиц. Оценивать украшения не требовалось – они говорили сами за себя, и это был язык астрономических чисел и приятельских отношений с людьми, о мимолетной встрече с которыми простой смертный не может даже мечтать. Валерия Захаровна была права, счастье не купишь за деньги; другое дело, что она уже успела забыть, если вообще когда-нибудь знала, какой бедой оборачивается порой их отсутствие.

– Простите, милочка, – перебила она себя и мило улыбнулась Ирине, – я, кажется, снова впадаю в менторский тон. Вам ли, родной дочери и достойной продолжательнице дела покойного Константина Ильича, не знать разницы между тупым довольством сытого желудка и высшим взлетом вечно неудовлетворенного, ищущего духа!

"Это надо запомнить, – подумала Ирина, – а лучше сразу записать. Пригодится для хвалебной статьи по случаю юбилейной выставки какого-нибудь патриарха отечественной живописи. Надо же, как завернула! И прямо с ходу, без подготовки... Впрочем, она скорее всего где-то прочла эту фразу и на всякий случай заучила наизусть".