– До того, как прибудет кормилица, – сказала повитуха, – я позабочусь об Анудже.

Это имя мама заблаговременно выбрала на тот случай, если родится девочка.

Повитуха подошла ко мне и положила руку на плечо.

– Такова жизнь, – произнесла она. – Круговорот рождения и смерти. Самсара[22]. Мир постоянно меняется.

Я глядела сверху вниз на маму. Даже несмотря на обнимающую ее тело отцовскую руку, она казалась мне ужасно одинокой. Как мы будем жить без мамы? Кто будет учить мою маленькую сестру маминым любимым песнопениям? Кто будет показывать, как правильно плести венок из цветов жасмина?

– Но зачем перемены к худшему?

Повитуха часто заморгала глазами, стараясь не расплакаться.

– Теперь для вашей семьи наступают тяжелые дни.

Повитуха оказалась полностью права. Дни, последовавшие за маминой смертью, были тяжелыми и горестными.

Впрочем, вспоминая сейчас о тех днях, я ловлю себя на мысли, что почти все забыла. Наверное, так устроен наш разум. Он защищает нас от воспоминаний, которые в противном случае были бы для нас нестерпимо болезненными. То же самое случается с ящерицей. Когда ее телу угрожает опасность, она отбрасывает свой хвост, который достается хищнику, а сама благополучно сохраняет себе жизнь. Горе подобно хищнику. Кто испытал его, тот поймет. Сначала оно крадет у вас счастье, а затем, если вы позволите, и все остальное.

Однако кое-что я помню до сих пор. И прежде всего мою ненависть по отношению к бабке. Интересно, что во всех пьесах Шекспира практически нет бабушек. Если бы я могла, взяв перо, вычеркнуть ее из своей жизни, то с удовольствием сделала бы это. Уверена, позови бабка лекаря, пока папа сопровождал мою тетю домой, мама была бы жива. Но бабка предпочла убить ее. Теперь я решила никогда больше с ней не разговаривать, если удастся.

После смерти мамы к нам зачастили соседки. В течение нескольких дней наш дом был открыт для всех. Бабка превратила прощание с телом в небольшое представление. Она медленно проводила каждую гостью через дом, вытирала слезы уголком своего белого сари. Когда она входила в комнату, где на открытом паланкине лежало тело ее невестки, из ее груди каждый раз вырывался тяжелый вздох. Она была очень хорошей актрисой, моя бабка.

За три дня, пока тело мамы находилось в доме, я побывала в той комнате всего раз, и то потому, что пришел жрец-брамин составлять моей сестре джанам кундли, что в переводе значит «натальный гороскоп»[23]. Этот гороскоп определяет дальнейшую судьбу ребенка: кем человек станет, когда вырастет, каких успехов добьется в жизни и делах, на ком женится. Последнее, пожалуй, наиболее важное. Если джанам кундли двух молодых людей не согласуются, свадьбы не будет вне зависимости от того, чего хотят молодые люди и их родители.

Когда Авани пришла ко мне в спальню, чтобы помочь одеться к приходу брамина, я читала «Короля Лира». Она уселась на краешек моей кровати и стала наблюдать за мной.

– Ты понимаешь все, что тут написано?

Я кивнула, потому что мне так казалось. Мы с папой вместе «читали» эти пьесы. Он писал мне подробное изложение того, что происходит в каждой из пьес. Даже если я не знала всех слов английского языка, я точно знала, о чем там речь и чего ожидать в следующей сцене.

– Махараджу предали двое его собственных детей, собственная семья, – ответила я.

Я знала, что Авани смышленая. Она поймет то, на что я намекаю.

– Я понимаю, что ты очень рассержена, – сказала молодая женщина, – но тебе надо кое-что знать о прошлом твоей бабушки.

А потом Авани рассказала мне о том, что скрывала от меня мама.

– Твоя бабушка происходит из очень богатой семьи. У нее было больше служанок, чем она смогла бы посчитать. Шесть женщин помогали ей одеваться. Она была непревзойденной красавицей. Говорили, что мужчины пытались проникнуть к ним в сад, чтобы хоть одним глазком посмотреть на нее.