Последняя принцесса Индии - Мишель Моран (2015)

«Однажды, – «написал» он на моей ладони, – когда и дади-джи, и я умрем, останешься только ты, кто сможет рассказать Анудже, какой была ее мама».

Я почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы, но, понимая, что сейчас не время плакать, сдержалась.

«Те страницы для дневника, который я тебе подарил, пустые?»

Я кивнула.

«Будет нелишним записать все то хорошее, что ты помнишь о маме, прежде чем это сотрется из твоей памяти».

Я все еще писала, когда отец ушел вместе с соседом Шиваджи готовиться к маминой кремации. Из окна спальни я видела, как они вместе идут между рисовыми полями. Любой незнакомец, взглянувший на них, подумал бы, что перед ним солдаты. Высокие мускулистые мужчины. Плечи как у быков. Уверенная поступь. Тетя говорила, что Шиваджи – самый сильный в Барва-Сагаре, но лично мне казалось, что внушительный вид соседу придавали длинные усы. Шиваджи натирал их воском, а кончики закручивал вверх. У него были длинные черные волосы. Всем своим видом он напоминал мне героя книги «Тысяча и одна ночь».

– Одевайся, – сказала бабка, появившаяся в дверном проеме. – Мы едем.

Прежде, до маминой смерти, я бы очень обрадовалась и не удержалась, чтобы не спросить, куда мы едем, но на этот раз я лишь покорно поднялась и сунула ноги в сандалии. Не было смысла спрашивать, стоит ли переодеваться в цветастое сари.

Я встретила бабку у двери. Паланкин стоял наготове. Бабка дождалась, пока я заберусь вовнутрь, залезла вслед за мной и задернула шторку. Мне никогда не нравились темные, закрытые помещения, но путешествовать иным образом просто не было возможности. Женщин не должны были ни видеть, ни слышать, поэтому мы жили в тени наших домов.

Если бы меня несли с кем-либо другим, я бы смотрела из-за шторки, наблюдая, что происходит вокруг, пока паланкин движется по улицам. Вместо этого я сидела на досках не шевелясь и размышляла о том, куда мы направляемся.

– Сиди прямо и не разговаривай, когда нас принесут на место.

Я не ответила, и бабка вышла из себя.

– Ты думаешь, что мой сын тебя любит, но не путай любовь с чувством долга.

Я подумала о том, что ее слова очень точно отражают отношение папы к ней самой, потому что невозможно полюбить настолько жестокого человека, как она. Я продолжала хранить молчание и этим еще больше вывела дади-джи из себя.

– Надеюсь, ты меня хорошо слушаешь, бети. Я не собираюсь повторять то, что говорю сейчас. В тебе нет ничего особенного. Ты будешь жить, плакать и страдать так, как страдают другие женщины. Там, куда мы направляемся, тебе не понадобится ум, – предупредила она меня.

Бабка больше ничего не сказала, а я не спрашивала и только гадала про себя, о чем идет речь. Впрочем, даже если бы она объяснила, мой юный возраст все равно помешал бы мне понять.

Когда я услышала низкий рев раковин рапана, я поняла, куда нас несут. Звуки храма ни с чем не спутать: трубный звук раковин, журчание воды в фонтанах, перезвон колокольчиков…

– Храм Аннапурны[28]! – выкрикнул один из носильщиков.

Паланкин поставили на землю. Выйдя наружу, я очутилась в обнесенном высокими стенами дворе. Рядом суетилось около дюжины женщин, каждая из которых расплачивалась со своими носильщиками. Бабка заплатила из кошеля, заткнутого за пояс ее белого сари. Сняв сандалии, мы поднялись по пятнадцати гладким мраморным ступеням и вошли в храм Аннапурны. Я никогда прежде не бывала здесь. Все внутри казалось внове для меня. Путь нам, несмотря на дневное время суток, освещали тонкой работы бронзовые светильники. В огромных металлических горшках рос туласи, священный базилик. Кто-то тратил на содержание храма большие деньги. Мраморные ступени были чисто подметены, а свежие благовония курились в свешивающихся перед статуей богини Аннапурны драгоценных курильницах.