«Морская волшебница», или Бороздящий Океаны - Джеймс Фенимор Купер (1830)

Ладлоу покинул виллу в нерешимости. Пока продолжался описанный нами разговор, он ревниво ловил каждый взгляд красавицы Барбери, не сводя с нее глаз, и, так как на лице девушки был написан живейший интерес к контрабандисту, молодой капитан не преминул сделать из этого свои выводы. То спокойствие и самообладание, с каким она встретила своего дядю и его самого, лишь ненадолго заставили Ладлоу поверить, что она вовсе не была на «Морской волшебнице»; когда же появился веселый и самоуверенный моряк, который командовал этим необыкновенным судном, он не мог более льстить себя такой надеждой. Теперь он был уверен, что выбор Алиды сделан бесповоротно, и, горько сожалея о безрассудной страсти, заставившей эту замечательную девушку забыть о своем положении и репутации, он был слишком справедлив, чтобы не видеть, что человек, который в столь короткое время приобрел власть над чувствами Алиды, обладает многими достоинствами, способными покорить воображение молодой женщины, принужденной вести жизнь столь уединенную.

В душе молодого капитана происходила борьба между долгом и чувством. Помня о той уловке контрабандистов, из-за которой он недавно оказался в их власти, Ладлоу на этот раз принял все меры предосторожности и твердо был уверен, что нарушитель закона в его руках. Теперь он размышлял, воспользоваться ли этим преимуществом или же удалиться, предоставив сопернику пользоваться свободой и служить своей повелительнице. Прямой и бесхитростный, подобно большинству моряков того времени, Ладлоу был преисполнен самых возвышенных чувств как и подобает джентльмену. Он питал к Алиде глубокую нежность, а гордая его душа не вынесла бы упрека в том, что он действовал под влиянием ревности. К тому же ему, королевскому офицеру, противно было унизиться до такого дела, которым, как он думал, скорее пристало заниматься людям, стоящим гораздо ниже его. Он считал себя защитником законных прав и славы своей королевы, а не наемником, не слепым орудием тех, кто взимал для нее пошлину; и хотя он не поколебался бы пойти на любой оправданный риск, чтобы захватить судно контрабандиста или арестовать хоть бы часть его команды в открытом море, ему претила мысль о преследовании одинокого человека на берегу. Это чувство подкреплялось собственным его заверением в том, что он встретился с нарушителем закона на нейтральной почве. Но как бы то ни было, королевский офицер должен повиноваться приказу, и Ладлоу не мог уклониться от исполнения своего прямого долга. Бригантина нанесла такой ущерб королевской казне, особенно в Западном полушарии, что адмиралтейство отдало специальный приказ о ее преследовании. И вот теперь представилась возможность лишить команду бригантины ее главаря, который, при всем совершенстве конструкции этого судна, один мог провести его целым и невредимым через целый флот из сотни крейсеров. Обуреваемый столь противоречивыми чувствами и мыслями, молодой моряк переступил порог виллы и вышел на лужайку, чтобы спокойно поразмыслить на свежем воздухе.

Началась первая ночная вахта. Тень горы все еще покрывала окружающий виллу сад, реку и берег, погрузив их во мрак еще более густой, чем темнота, стлавшаяся над неспокойной поверхностью океана. Очертания предметов были расплывчаты, и, лишь долго и внимательно разглядывая их, можно было разобрать, что это такое, а ландшафт смутно и туманно вырисовывался вдали. Занавеси на окнах «Обители фей» были задернуты, и, хотя в комнатах горел свет, взгляд не мог проникнуть внутрь. Ладлоу огляделся и нерешительно направился к реке.

Желая скрыть свои комнаты от посторонних глаз, Алида по нечаянности оставила уголок занавеси незадернутым. Когда Ладлоу дошел до ворот, которые вели на пристань, он обернулся, чтобы в последний раз взглянуть на виллу, и отсюда вдруг увидел сквозь неплотно задернутые занавеси ту, которая владела всеми его помыслами.