Цветок для её величества - Райан Рюбен, Каролин Вермаль (2014)

— И тут вам повезло, — сказал Виллмер. — «Стоп» на обоих языках звучит одинаково.

Он усмехнулся, резко пришпорил лошадь и поскакал вперед. Мэссон поспешил за ним.

Когда оба всадника добрались до окраины города, им встретился ряд густо высаженных деревьев с толстыми ветками, покрытыми белыми цветами.

— Brabejum stellatifolium! — воскликнул Мэссон. — Я таких больших еще никогда не видел! Но зачем их посадили так много? Я думал, дикий миндаль ядовит.

— Да, это именно он. Ян ван Рибек, основатель Кейптауна, высадил эту живую изгородь более ста лет назад, когда колония только заселялась, чтобы держать на расстоянии готтентотов.

— Готтентотов? — переспросил Мэссон.

— Туземцев, мистер Мэссон. Если у нас и есть переизбыток чего-то в этой части света, то как раз туземцев, — сухо объяснил Виллмер. — Нам уже почти удалось их отогнать от нашего порога, но наш бесконечно мудрый губернатор распорядился, чтобы мы не забирали в рабство ни одного из них.

— Но я в городе видел рабов, — растерянно произнес Мэссон.

Он отчетливо помнил босоногих людей, которые шли за паланкинами и повозками. На них были шкуры, жемчуга, а в руках — примитивные инструменты.

— Кроме рабов, которых поймали португальские торговцы или привезли из дальних восточных колоний Компании, все они — свободные люди, мистер Мэссон, абсолютно все. — Хитрая улыбка промелькнула на его лице, он добавил: — Собственно, можно сказать, что их любовь к табаку и гашишу — это почти те же кандалы. И речь здесь идет не о рабстве, которое всем известно. К этому нужно приспособиться, не так ли?

— Вы не боитесь, что они могут восстать? — поинтересовался Фрэнсис.

— Знаете, как они нас называют? — спросил Виллмер.

Мэссон лишь покачал головой, и тогда голландец продолжил:

— «Умлунгу». Это белая пена, которая остается после того, как волна ударит о берег. В их глазах мы даже не «умунту», «мужчины». К нашему счастью, здесь племен почти столько же, сколько стран в Европе: хой, хой-хой, хой-сан и хоса. И точно так же, как и мы, они слишком заняты ссорами друг с другом, чтобы еще уделять немного внимания пене, которая выплескивается на пляж. По крайней мере, до тех пор, пока так есть, они для нас останутся просто племенами готтентотов.

— Значит, живая изгородь удерживает их на расстоянии? — спросил Мэссон.

Виллмер только рассмеялся:

— Я смотрю, вы идеалист. Я же, в отличие от вас, человек прагматичный и верю в практические решения. Я бы сказал так: со времен мистера ван Рибека мы достигли некоторого успеха.

Виллмер указал на ряд металлических клеток, висевших на самых крепких ветвях одного из громадных деревьев. В клетках виднелись полуразложившиеся останки человеческих тел. Заметив лицо Фрэнсиса, перекосившееся от шока, Виллмер расхохотался.

— Видите ли, мистер Мэссон, здесь, на мысе, мы думаем о простой справедливости. Если раб восстает против хозяев или свободный человек поднимает руку на своего работодателя, с ними поступают так, чтобы напомнить остальным, откуда они родом и для чего сюда прибыли.

— И для чего мы здесь, мистер Виллмер? — спросил Мэссон, борясь с приступами тошноты: трупный смрад полуразложившихся тел ударил в нос.

— Конечно, чтобы принести им цивилизацию, мистер Мэссон. — Виллмер снова улыбнулся и покачал головой, глядя на удивленное лицо собеседника. — Чтобы дружелюбные мужчины и женщины чувствовали здесь себя как дома, разбивали сады, сажали цветы, не опасаясь, что их убьют прямо в постелях.

Вскоре после этого тропинка прошла вдоль ряда деревьев и уперлась в ворота. Двое мужчин слезли с открытой повозки, на которой, очевидно, дремали, и теперь едва держались на ногах.

— Караульная служба бюргеров. Но пусть вас не вводит в заблуждение их вид. Они могут попасть воробью в глаз на расстоянии пятидесяти шагов.