Медный всадник - Полина Саймонс (2001)

Качая головой и пытаясь высвободиться, Александр решительно ответил:

– Невозможно. Кроме того, я ведь даже не на Ладоге, а на Неве, веду огонь по германским позициям на другом берегу реки. В Шлиссельбурге. – Он передернулся. – Они не отступят. И не забудьте: озеро еще не замерзло, а баржи… В Ленинграде свыше двух миллионов жителей, и лишь нескольким сотням удалось эвакуироваться по реке. Берут только матерей с детьми.

– Все мы дети для своих матерей, – возразила Даша.

– Маленькие дети и их матери, – поправился Александр. – А вы все работаете, кто вас отпустит? Ирина Федоровна, вы и Даша шьете обмундирование для армии. Таня ухаживает за ранеными. Кстати, как ты там, Таня?

Он повернулся к ней. Она подошла к окну, подальше от стола, и равнодушно пожала плечами.

– Сегодня я зашила сорок два савана. И на всех не хватило: умерло семьдесят два человека. Жаль, мама, что я не могу принести тебе швейную машинку.

Мама обернулась к лежавшей на диване бабушке, и та даже поежилась под ее уничтожающим взглядом.

– Дочка, но ты же вместе со всеми ела картошку, которую я приносила. Теперь мне нечего тебе дать.

– Завтра, – пообещал Александр, – я принесу из военторга картошки и немного муки. Словом, все, что смогу достать. Но вывезти вас мне не удастся. Слышали о канонерской лодке «Конструктор»? Она пересекала Ладогу с детьми и женщинами на борту. И когда обходила Ладожский мыс, чтобы выйти в Новую Ладогу, начался обстрел. Капитан сумел увернуться от одного снаряда, но второй попал прямо в цель. Двести пятьдесят человек пошли ко дну.

– Да я скорее рискну остаться в Ленинграде, чем принять смерть в ледяной воде! – провозгласила Даша.

– Как вы тут держитесь? – спросил Александр. – Нелегко приходится, Марина?

– Пока что цепляемся за жизнь. Взгляни, на кого мы похожи!

– Да, раньше вы выглядели получше, – согласился Александр, глядя на Татьяну.

– Антон умер. На прошлой неделе, – глухо откликнулась она.

– Жаль, но что вы могли сделать? Надеюсь, Таня, ты не делилась с ним едой?

Татьяна не ответила.

– Ты что-нибудь слышал о Дмитрии? – осведомилась она, меняя тему. – От него так ничего и не было.

– Дмитрий в Волховском госпитале, борется за жизнь. Вряд ли у него есть силы писать, – пояснил Александр, затягиваясь.

Радио взорвалось истерическим воем сирен. Александр обвел глазами собравшихся. Никто не пошевелился.

– Хоть кто-то еще спускается в убежище или дурной пример Татьяны всех заразил? – крикнул он, перекрывая пронзительный вопль.

– Мы с Мариной иногда спускаемся, – пробормотала Даша, закутываясь в кофту.

– Татьяна, а ты? Когда ты в последний раз была в убежище?

– На прошлой неделе, – обронила она. – Я сидела с женщиной, которая не хотела иметь со мной ничего общего. Я заговаривала с ней раза три, пока не поняла, что она мертва. Причем уже давно.

– Таня, лучше скажи правду, – вмешалась Даша. – Ты пробыла там пять секунд, а бомбежка в ту ночь продолжалась три часа. А до этого ноги твоей в убежище не было.

– Почему же, было. В сентябре, – небрежно сообщила мама, принимаясь за шитье.

– Кто бы говорил! – упрекнула Даша. – Сама не была там с сентября.

– У меня работа. Деньги нам не помешают. И тебе следовало бы делать то же самое.

– Я и делаю. Только беру работу в бомбоубежище.

– Да, и я видела, что ты сотворила с той гимнастеркой: пришила рукав вверх тормашками. Нельзя шить в полутьме, Даша.

Пока они препирались, Татьяна и Александр не сводили друг с друга глаз.

– Таня, ты весь вечер не снимаешь варежек. Почему? – удивился он. – В комнате так тепло. И отойди от окна, там дует. Посиди с нами.

– Ох, Саша! – воскликнула Марина, обнимая его. – Не поверишь, что выкинула твоя Танечка на прошлой неделе!

– И что же она выкинула? – осведомился он, оборачиваясь к Марине.