Медный всадник - Полина Саймонс (2001)

– Аризона? Это в Африке?

– В Америке, – поправила Татьяна, наслаждаясь теплом, исходившим от печурки и от Александра. Она поудобнее устроилась головой на его плече.

– Да, это американский штат, – подтвердил Александр. – Рядом с Калифорнией. Пустынная земля. Сорок градусов летом. Двадцать – зимой. Никогда не бывает ни снега, ни морозов.

– Брось! – не поверила Даша. – Сказки рассказываешь. Может, Таня и поверит, а я слишком стара для такого.

– Это правда. Никогда.

Закрыв глаза, Татьяна прислушивалась к звучному завораживающему голосу. Хоть бы он не замолкал. До чего же красивый голос. Она могла бы дремать и дремать под него, как под тихую музыку, спокойную, размеренную, вселяющую уверенность, зовущую к вечному отдыху… Иди, Таня, иди…

– Это невозможно, – возражала Даша. – Ты все сочиняешь.

Татьяна сняла ушанку и уставилась на мерцающий оранжевый огонек.

– Тата, – тихо выговорил Александр, – ты знаешь, что я говорю правду. Хотела бы ты жить в Аризоне, американской Италии[9], штате маленькой весны?

– Конечно.

– Как ты назвал ее? – вяло спросила Даша.

– Татьяна.

Даша покачала головой:

– Нет, не так. Ударение было не на том слоге. Тата. Я никогда не слышала, чтобы ты так к ней обращался.

– И в самом деле, Александр, – заметила Татьяна, – что это на тебя нашло?

Даша выпрямилась:

– Мне все равно. Называй ее, как в голову взбредет.

Она встала и вышла в туалет.

Татьяна осталась рядом с Александром, но голова ее уже не лежала на его плече.

– Тата, Танечка, Танюша, – шептал он, – ты меня слышишь?

– Слышу, Шура.

– Прижмись головкой к моей груди. Пожалуйста.

Она беспрекословно подчинилась.

– Как ты держишься?

– Как видишь.

– Вижу.

Он взял ее руку в варежке и поцеловал.

– Мужество, Танечка. Мужество.

Я люблю тебя, Шура…

Но вслух она ничего не ответила.

Александр вернулся только на следующий вечер.

– Девочки! – торжествующе объявил он. – Знаете, какой сегодня день?

Они тупо уставились на него. Татьяна недавно пришла из больницы. Что она делала там?

Сейчас уже не вспомнить.

Даша казалась еще более отчужденной. Ушедшей в себя.

Сестры безуспешно попытались улыбнуться.

– Какой? – безучастно промямлила Даша.

– Тридцать первое! Новый год!

Девушки молчали.

– Смотрите, я принес три банки тушенки! По одной на брата. И немного водки. Только совсем немного. Да и вряд ли она вам пойдет впрок.

Татьяна и Даша продолжали молча таращиться на него.

– Александр, – наконец выдавила Татьяна, – откуда нам знать про Новый год? Радио не работает, и даже будильник давно остановился.

Александр показал на свои часы.

– Я, как человек военный, живу по точному времени. Да развеселитесь же! Носы кверху! Разве так встречают праздник?

Теперь, когда стол пошел на дрова, накрывать было нечего. Поэтому они разложили еду по тарелкам, расселись перед буржуйкой и съели свою праздничную тушенку с хлебом, чуть помазанным маслом. Александр дал Даше папиросу, а Татьяне – маленькую карамельку, которую та проворно сунула в рот. Все трое тихо беседовали до тех пор, пока Александр, взглянув на часы, не налил каждому по глоточку водки. В темной комнате послышался звон сдвинутых стаканов. Люди, которым пока еще удалось уцелеть вопреки голоду, холоду и тьме, выпили за Новый, сорок второй год. Александр обнял и поцеловал Дашу, а Даша, поцеловав сестру, велела:

– Давай, Таня, не бойся, поцелуй Сашу, сегодня можно.

Она отошла к кушетке. Татьяна подняла голову, и Александр очень осторожно, очень нежно поцеловал ее в губы, впервые с той встречи в Исаакиевском соборе.

– С Новым годом, Таня.

– С Новым годом, Александр.

Даша полулежала на кушетке с папиросой в одной руке и стаканом в другой.

– За сорок второй, – повторила она.