Медный всадник - Полина Саймонс (2001)

Все еще стоя на коленях, она столкнула Дашу в черный провал. В тусклом угасающем свете белый саван казался голубым. Даша тонула неохотно, словно не желая расставаться с жизнью, но потом исчезла. Татьяна продолжала стоять на коленях. Наконец она поднялась и, кашляя, медленно потащила санки назад.

Книга вторая

Золотая дверь

Часть 3

Лазарево

Благоухающая весна

1

Александр отправился в Лазарево со слепой верой в чудо… Больше ему ничего не оставалось. Больше у него не было никаких зацепок. Никаких следов. Ни единого слова ни от Татьяны, ни от Даши. Ни даже короткого письма, извещавшего о приезде в Молотов. Его обуревали тяжкие сомнения насчет Даши, но, если Славин пережил зиму, тогда возможно все. Именно отсутствие всяких известий беспокоило его. Пока Даша была в Ленинграде, писала ему чуть не каждый день. А тут уже февраль прошел, и ничего.

Через неделю после отъезда девушек Александр приехал в Кобону и искал их среди больных и раненых. Но не нашел.

В марте, вне себя от тревоги, он написал Даше в Молотов, а также телеграфировал в горсовет, запрашивая сведения о Дарье и Татьяне Метановых, но только в мае получил короткое извещение о том, что таковые в городе не проживают. Он снова послал телеграмму, пытаясь узнать, есть ли телеграфист в Лазареве. Ответ был донельзя коротким: «Нет. Тчк».

Каждый свободный час он проводил на Пятой Советской. Даша оставила ему ключи. Он убирал, подметал, мыл полы и даже вставил стекло в спальне. Нашел старый альбом с фотографиями и часто проглядывал его, пока вдруг не спрятал подальше. О чем он только думает? Все равно что общаться с призраками.

Он именно так и подумал. С призраками. Теперь он видел их повсюду.

Возвращаясь в Ленинград, он неизменно приходил в почтовое отделение на Староневском, узнать, нет ли писем Метановым. Старика, работавшего там, уже тошнило от его вида. В гарнизоне он то и дело спрашивал ведавшего корреспонденцией сержанта, нет ли писем от Метановых. Сержанта уже тошнило от его вида.

Но Александр так ничего и не получил: ни писем, ни телеграмм, ни новостей. В апреле старый почтмейстер умер. Никого не известили о его смерти. Он так и сидел за столом среди разбросанных писем и неоткрытых почтовых мешков.

Александр выкурил пачку папирос, пока просматривал письма. Ничего.

Он вернулся на Ладогу, продолжал защищать Дорогу жизни, теперь уже водную, и ждал отпуска, повсюду видя призрак Татьяны.

Ленинград медленно освобождался от когтей смерти, и Ленсовет не без основания опасался, что валяющиеся повсюду трупы, неработающая канализация и груды мусора на улицах приведут к массовой эпидемии, как только немного потеплеет. Был издан приказ о немедленной очистке города. Каждый, кто мог двигаться, был мобилизован на уборку улиц и мертвых тел. Лопнувшие трубы починили, дали электричество. Пошли трамваи и троллейбусы. Перед Исаакиевским собором посадили капусту, придававшую городу обновленный вид. Иждивенческие нормы увеличили до трехсот граммов. Не потому что стало больше муки. Потому что стало меньше людей.

В начале войны, в июне сорок первого, когда Александр и Татьяна встретились, в Ленинграде было три миллиона жителей. С началом блокады осталось два с половиной.

Весной сорок второго остался миллион.

По льду вывезли пятьсот тысяч человек. Из Кобоны их эвакуировали дальше.

А блокада еще не была прорвана.

После того как растаял снег, Александру приказали взять под свое начало похоронную команду, рывшую братские могилы на Пискаревском кладбище. Там предстояло обрести последний покой еще пятистам тысячам. Пискарево было одним из семи ленинградских кладбищ, куда людей свозили как дрова.

А блокада по-прежнему не была прорвана.