Пламенная роза Тюдоров - Бренди Пурди

Я вхожу в комнату, где царит полумрак, и сажусь на кровать, которую бесконечно добрая Пирто заботливо застелила свежими, наглаженными простынями, пока я нежилась в ванне. Мимолетная грустная улыбка блуждает по моему лицу, когда я нежно провожу ладонью по ярко-зеленому и золотому парчовому покрывалу, расшитому яблоками и цветами и украшенному золотыми же кружевными оборками. Яблоки напоминают мне о счастливых днях моего детства, проведенного в Сайдерстоуне, еще до того, как поместье опустело и мы уехали, напоминают о долгом, но захватывающем переезде в роскошный дом моей мачехи, Стэнфилд-холл. Я обожаю яблоки, мне нравится в них абсолютно все – цвет, запах, вкус, а в особенности тот сочный хруст, что раздается, когда кусаешь спелый плод, сладкий, словно пирожное или конфета.

Пирто опускается рядом со мной на колени, чтобы натянуть на мои ноги чулки и обуть меня – сначала она завязывает атласные подвязки изящным бантом чуть пониже колен, а затем помогает мне надеть изысканные домашние туфли из коричневого бархата, расшитые янтарными и золотыми бусинками. Я обожаю расхаживать повсюду босиком. Мне нравится чувствовать босыми ногами свежесть травы, твердость дерева или камня, холодных или же нагретых жарким полуденным солнцем. Роберт раньше часто присылал мне бархатные и атласные туфли, бывало, по дюжине зараз или даже больше, высказывая таким образом негласное свое неодобрение, но меня это никогда не останавливало – ради Роберта я пожертвовала гораздо большим.

Пирто хочет заняться моими волосами, но я останавливаю ее:

– Нет, от шпилек у меня болит голова, оставь волосы распущенными.

Это – единственная поблажка, которую я себе позволяю, ведь благовоспитанные замужние дамы всегда собирают волосы в высокие прически, и лишь девицам дозволено ходить с расплескавшимися по плечам локонами. Но меня все равно никто не увидит, хоть Пирто и убеждена по-прежнему, что я собираюсь выйти на прогулку сегодня, посетить церковную службу, а затем – ярмарку.

Иногда мне бывает очень тяжело играть во все эти глупые шарады. Я люблю Пирто, но все же я – ее госпожа, а она – моя служанка, так что не мне должно утешать ее, а наоборот. Я ведь могла бы обойтись сегодня без всех этих скучных приготовлений, надеть ночную рубашку и просто остаться в постели, позабыв о корсете, жестких шуршащих юбках и платье, всех этих подвязках, чулках и туфлях, без которых не мнит своего существования ни одна благовоспитанная леди, но по причинам, мне и самой не до конца понятным, мне отчего-то важно выглядеть сегодня как прежде, а не слоняться бесцельно по дому, подобно наложнице турецкого султана.

– Как скажешь, голубка моя, – соглашается Пирто и надевает мне на голову расшитый золотом атласный чепец, так идущий к моему платью, завязывает ленты и осторожно закрепляет его парой булавок, стараясь не причинить мне боли.

– Все, ты готова, милая, осталась лишь сумочка, она на столе, я положила ее там на тот случай, если ты вдруг захочешь… – говорит она, расправляя волну золотых кудрей, ниспадающих на мою спину.

– Нет, еще не готова, Пирто, – улыбаюсь я. – Хочу надеть свое ожерелье. То самое, что мой господин подарил мне, когда еще испытывал ко мне нежные чувства.