Всего один день. Лишь одна ночь (сборник) - Гейл Форман (2013)

– Они уже были злы, – Уиллем уходит от ответа. – Я лишь дал им новый повод. – По его словам и выражению лица становится ясно, что я не ошибалась. Что они действительно собирались его побить. Хотя бы тут я была права.

– А ты представляешь, если бы они нас поймали? Особенно тебя? – Уиллем говорит так тихо, что мне приходится податься вперед, чтобы расслышать. – Посмотри, что они сделали. – Он тянет руку к моей шее, но потом убирает ее.

Из-за адреналина, полученного во время бегства, а также последовавшей эйфории я ни разу не задумалась о том, что могли поймать меня. Может, потому, что это казалось мне просто невозможным. У нас на ногах были крылья; у них – свинцовые ботинки. Но теперь, в ресторане, когда Уиллем сидит передо мной с таким непривычно мрачным выражением лица, а на краю стола лежит окровавленная и скомканная бандана, я словно слышу топот приближающихся ботинок, слышу хруст костей.

– Но нас же не поймали, – я делаю еще глоток вина, чтобы смыть дрожь в голосе.

Уиллем тоже допивает вино и смотрит на пустой бокал.

– Я тебя сюда не для этого привез.

– А для чего? – Он ведь этого так и не сказал, не объяснил, почему предложил вместе поехать в Париж на день.

Уиллем трет глаза. Когда он убирает руки, я снова вижу другое лицо. Без каких либо масок.

– Не для того, чтобы все вышло из-под контроля.

– Ну, теперь уже как-то поздновато, – я пытаюсь едко острить, собрав в себе все, что осталось от Лулу. Но когда я произношу эти слова, их правдивость размазывает меня, как удар в живот. Мы, ну, или, по крайней мере, я, давно прошла тот рубеж, после которого нет возврата.

Я снова поворачиваюсь к нему. Он смотрит мне прямо в глаза. Снова включается ток.

– Наверное, да, – соглашается Уиллем.

Двенадцать

Может, Жак был прав, и время действительно жидкое. Потому что, пока мы едим, мои часы, лежащие на столе, искривляются и плывут, как на картине Сальвадора Дали[22]. И в какой-то момент между говядиной по-бургундски и крем-брюле Уиллем протягивает руку и, окинув меня долгим взглядом, снова надевает их на свое запястье. Я испытываю огромное облегчение. Не только из-за того, что меня не отсылают назад в Лондон, но и потому, что он снова берет на себя ответственность за время. Теперь я полностью в его руках.

Когда мы снова выходим на улицу, уже совсем поздно, и Париж за это время превратился в фотографию в тоне сепия. Искать отель или хостел уже поздно, да и денег не осталось. Я отдала свои наличные Уиллему, чтобы он мог расплатиться за ужин. Официант возражал, но не из-за того, что мы дали ему неопределенную сумму в разных валютах, а потому, что на чай вышло двадцать пять долларов.

– Слишком много, – протестовал он. По-моему, необоснованно.

Но теперь у меня нет денег. И ночевать негде. По идее, это мой самый страшный кошмар. Но мне плевать. Это так смешно – ты думаешь, что боишься чего-то, до тех пор, пока этого с тобой не произойдет.

Мы идем. На улицах тихо. Кажется, что тут только мы и дворники в ярко-зеленых комбинезонах и что их неоново-зеленые метлы сделаны из прутьев, собранных в волшебном лесу. Иногда мимо проезжают машины и такси, освещая нас фарами и обдавая водой из луж, появившихся после ливня, – сейчас от него осталась лишь мелкая морось.

Мы идем вдоль тихих каналов, потом по парку с озером, где сегодня сели в лодку. Проходим под надземной железной дорогой.

Через некоторое время мы оказываемся в небольшом китайском квартале. Все закрыто на ночь, но вывески светятся.

– Смотри, – говорю я Уиллему, показывая на одну из них. – Двойное счастье.

Он останавливается. Его лицо красиво даже в ярком свете неона.

– Двойное счастье, – он улыбается. А потом берет меня за руку.

У меня сердце готово выскочить из груди.

– Куда мы идем?

– Ты же так еще ничего из искусства не увидела.

– Сейчас же час ночи.

– Но мы в Париже!